Слепи себе другого человека

Кружков Григорий Михайлович родился в 1945 году в Москве. По образованию физик. Поэт, переводчик, эссеист. Лауреат Государственной премии России (2003). Живет в Москве.

*        *

  *

Говорили: грядет, и она настала;

Может быть, вам, друзья, показалось мало?

Может быть, вам она показалась серой

По сравнению с прежней, ушедшей эрой?

Ничего не серой… Какие краски

На рекламах шампуня — протрите глазки.

Надо думать, что думают в банке деньги,

А не то, что юнга на бом-брам-стеньге.

Время — это проселочная дорога,

На которой встречаем мы носорога.

И не надо его щекотать под брюхом,

Если даже и впрямь он из нищих духом.

Так поешьте новых, полезных клеток,

В штамповальный кружок запишите деток.

Но не рвите жил, хлопоча о малом,

И — читайте книжки под одеялом.

 

О летающих трапециях

Как странно, что трапеции летают! —

Но лишь на первый взгляд, а на второй —

Чего ж им не летать, когда все небо

Похоже на таблицу умноженья?

Квадраты, треугольники, круги —

Их словно уток в воздухе осеннем…

И кличут, и зовут…

Попробуй тут

Не полети, когда в ушах гремит,

Как на турецкой свадьбе? Поневоле

Вздохнешь и полетишь, еще робея…

 

*        *

  *

                               С. Любаеву.

Я долго к зренью привыкал,

Оно во мне как будто зрело,

Когда в толпе живых зеркал

Я озирался оробело.

Я вырастал, но много лет

В порывах льющегося света

Еще я видел не предмет,

А облако вокруг предмета.

Как поздно мне открылся мир!

Как будто только я проснулся,

Как будто вправду серафим

Крылом моих ресниц коснулся.

И я теперь, глаза закрыв,

Козу и девочку босую,

Как некий воплощенный миф,

Перстом горящим нарисую.

 

После войны

Ибо слава — штабная шалава,

А любимая девушка — смерть.

Эту пьесу второго состава

Я отказываюсь смотреть.

                                                              Из набросков.

Послевоенная

Пьеса второго состава.

Музыка в клубе

Кондитерской фабрики “Слава”.

Слава — живущим.

Мертвые славы не имут.

— Вы разрешите?

Какой ваш умеренный климат!

Нет их, и баста.

Над ними упала завеса…

Чтo говорю!

Ведь и сам я — того же замеса.

 

В переулке

Он пал на дно. Его никто

Не любит больше и не гладит.

Он не винит ее! Годо

Он ждет и на газоне гадит.

Свою тоску он пережег,

И пережил свою невзгоду,

И выбрался на бережок,

Как память вытряхнул, как воду.

Лохмат, одышлив, полусед,

Он часто спит и редко брешет.

И все глядит на белый свет

И голову ногою чешет.

 

 

*        *

  *

Снег заменяет горожанам горы,

покинутым влюбленным — поцелуи,

неверующим — церковь. В декабре,

покинутые светом, мы живем

замерзшими личинками сиянья.

Снег — лестница Иакова. По ней

нисходят ангелы, которых любим,

и, с нами побывав,

восходят вновь во тьму над фонарями.

Слепи себе другого человека

и, прутик в руки дав, оставь стоять

перед подъездом — чтобы о тебе

он, как о существе другой природы,

всю ночь, всю ночь томился и горел.

 

 

Ломаный сонет

Я встану сегодня утром

и выбегу за газетой:

наверно, прочту в газете,

зачем я живу на свете.

Зачем я живу, как будто —

как будто мне не объясняли

Платон, Лао-Цзы и Будда,

как будто я сам не знаю,

что за морем так же худо.

Живем, словно силой пышем,

кричим, будто в трубы трубим —

и сами себя не слышим;

и краешком тела любим,

и перышком сердца пишем.

*        *

  *

Слуги Черного Квадрата

Силой голого числа

Смяли славное когда-то

Братство Круглого Стола.

И взамен натуры-дуры

С ветхим Солнцем и Луной

Учредили квадратуры

Гулкий ящик жестяной.

Кто залезет в этот ящик,

Тот найдет себе урок;

Там лежит свинячий хрящик —

Погрызи его, сынок!

 

Пегас

А коли ты поэт, то вздрогни и заметь,

Когда ты в комнату вошел уже на треть,

А прочее пока осталось в коридоре;

Не надо правду врать, не надо сказки петь

Да притчи сказывать, по-старому гуторя, —

А надо потакать лишь прихоти нагой,

А надо на горе стоять одной ногой,

Другую же, подняв, не опускать, покуда

Не прилетит к тебе пламеннокрылый конь

И явное в душе не сотворится чудо.

…Но прежде, чем взлетать за тучи, не спеши —

Но спешься заново и в двойственной тиши

Скребницей обойди коня крутые боки

И гриву буйную на пряди расчеши

И бережно погладь его худые щеки.

Куда, зачем лететь вам с шашкой наголо?

Охолони, разгладь упорное чело

И, дорожа своим рассудком и здоровьем,

Пусти коня на луг, стащив с него седло,

И пусть тебе оно послужит изголовьем.

(обратно)

Здешние

Орлова Василина Александровна родилась в поселке Дунай Приморского края в 1979 году. Окончила философский факультет МГУ. Прозаик, эссеист, автор книг “Вчера” (М., 2003), “Стать женщиной не позднее понедельника” (М., 2005), “В оправдание воды” (М., 2005), “Пустыня” (М., 2006). Живет в Москве. Постоянный автор “Нового мира”.

Глава 1

Экран

Вильнув, ускользаю от рекламщицы, которая настойчиво всовывает в руки прохожим цветные бумажки, выкрикивая: “Сколиоз! Ревматизм!” — как будто наделяет болезнями, а не чудесным избавлением.

Иду по бульвару. Заведение под названием “Аннушка” пугает прохожих: из динамиков — льстивый мужской голос: “Покупайте горячие куры только у нас!” Привычно, но и всякий раз внезапно, пугает. И почему “куры”, а не “кур”?

Пересекаю дорогу, направляюсь к Театру российской пьесы, здесь я бывала. Ну, не в самом театре — в кафе. От афиш рябит в глазах: крупные буквы — “Люди древнейших профессий”. Но мой путь лежит дальше — наверх, по дощатому переходу, под боком строительства, мимо желтой колокольни, старинных красных стен. На кирпичных уступах лежит снежок, он кажется чешуйками или пеной: кирпичи положены не один ровнехонько на другой, как кремлевские, а со сдвигом, так что стена не гладкая, а