по-прежнему не давали покоя сменяющие друг друга потрясения: VII в., который принес Западу полную безмятежность, для Востока стал эпохой, когда, после первых разрозненных шагов, продвижение славян стало постоянным и приобрело лавинообразный характер. Это был сигнал к началу второго кризиса, которому вскоре предстояло охватить всю Европу. Этот второй кризис не так сильно повлиял на судьбы континента, как первый. За исключением славян, заселивших почти треть Европы, и, в меньшей степени, венгров, участвовавшие в нем народы не считали захват и освоение земель своей первостепенной задачей. Арабы и берберы времен первого натиска, в период после 711 г., в принципе стремились приобщить Южную Европу, вслед за Ближним Востоком и Северной Африкой, к учению ислама и подчинить ее Дамасскому халифату. Только они намеренно угрожали структурам, воссозданным после распада Римской империи, стремясь заменить их на сообщество правоверных. Другие захватчики, венгры и сарацины, участвовавшие во второй волне, думали главным образом о богатой добыче. Если они и соблазнялись какими-нибудь невозделанными землями или иногда брали в свои руки управление территориями, которые, на их взгляд, больше не приносили им достаточной прибыли, то это было лишь второстепенным делом. Теперь уже понятно, почему на последующих страницах экономическим проблемам будет уделено особое внимание: в этом приключении Запад рисковал в большей степени кошельком, нежели жизнью.

Несмотря на это Западная Европа была сильно разорена нападавшими. Если разместить на карте Европы значки, отмечающие области, обращенные в руины различными набегами времен второй волны, то чистой не останется почти ни одна страна. Побережью Германии посчастливилось избежать венгров, но у викингов стало обыкновением систематически направлять на них свои атаки. В Италии все равнины опустошили венгры, а сарацины — почти все горы; в прибрежной полосе сменяли друг друга мусульманские и скандинавские пираты, не говоря уж о славянах на склонах Адриатики. На некоторые области, например, низовья Роны, последовательно обрушились четыре лавины завоевателей: арабы, пришедшие из Испании, викинги, на короткое время закрепившиеся в Камарге, мадьяры, хлынувшие в приронский коридор, и сарацинские пираты, постоянно приглядывавшиеся к побережьям. В то время как нашествия на Византийскую империю, даже в VI в., были, в общих чертах, похожими друг на друга, исходя почти всегда из одного и того же сектора горизонта — что долгое время благоприятствовало обороне, — те, которыми займемся мы, сходятся в одну точку. Они отовсюду разом накатывают на ошеломленную Европу, которая не знает с какой стороны защищаться. Особенно ощутимой эта особенность оказывается в Галлии: в 870–900 гг., на памяти всего одного поколения, там появляются викинги, в основном с северо-запада и запада, но зачастую также с севера или юга, венгры, которые приходят либо с востока, через Рейн, либо с юго-востока, пересекая Альпы, и сарацины, наведывающиеся на средиземноморское побережье. Это наложение и совпадение объясняет то, почему, несмотря на небольшую численность нападавших и часто очень стремительный и кратковременный характер походов, потрясение было колоссальным. Но когда новые варвары утихомирились, Запад, оставшийся наедине со своими руинами, постепенно вновь обрел равновесие.

Для того чтобы выдержать это испытание, у Европы уже не было таких ресурсов, как в V веке. Римская империя выжила лишь на Востоке, где она еще раз продемонстрировала свою действенность. Ей удалось одновременно отразить наступления, которые на Балканах вели против нее болгары и степные народы, а в Азии — иранцы и арабы; после тяжких времен, когда, как, например, в 626 и 718 гг., врагам с востока и запада удалось взять в свои руки Босфор, она смогла пережить новый расцвет. Основную славу приносит ей многовековая дисциплина, унаследованная от Поздней Римской империи, хотя более непосредственным образом эти победы связаны с серьезными преобразованиями, вроде создания фем3. Однако на Западе ничего подобного не существорало. Христианское сообщество гам было глубоко разобщено. То немногое, что от него еще сохранялось в Испании, было охвачено раздробленностью, порожденной рядом географических причин и усиленной ностальгией по готскому королевству в Толедо4. После разгрома остготов5 Италия не вернула себе ни духовного, ни политического единства даже тогда, когда франки энергично прибирали к рукам древнее лангобардское королевство. Великобритания достигла единения в вере, но в областях, заселенных кельтами и германцами, так и не были созданы прочные политические структуры или существенные оборонительные средства.

Краеугольным камнем Запада служила империя Каролингов. Однако это было недавнее строение шаткой архитектуры. С самого начала нацеленная на наступление, она никогда не сталкивалась с по-настоящему серьезными проблемами обороны. Ее правящий класс не испытывал недостатка ни в энергии, ни в средствах, но у него было мало опыта, и его наиболее выдающаяся часть, высшее духовенство, питала горячую страсть к программам, настолько обширным, что рассчитывать на их практическое осуществление было почти невозможно. Строению, столь быстро возведенному Карлом Великим6, не хватило зрелости, когда начался натиск, которого оно никак не ожидало. Поэтому необходимо снова подчеркнуть это отличие: к тому моменту, когда в 406 г. был прорван лимес7 на Рейне, проблема варваров уже более четырех веков на давала покоя чиновникам и императорам Рима, в то время как при Людовике Благочестивом8 франкская аристократия, в своих неосуществимых мечтах о братском согласии, христианской солидарности и чуть ли не разоружении, дала застигнуть себя врасплох. Никакой науки о враге, выработанной в Риме поколениями ветеранов, у них не было. Отсюда размах катастрофы, которая была в равной мере интеллектуальной и политической.

Несмотря на все отличия, которые мы только что подчеркнули, второй подъем завоеваний не столь радикально отличается от первого, как можно было бы предположить. Разумеется, у исламского и славянского феноменов практически не было прецедентов. Однако процесс, который вывел на арену мадьяр, а затем вслед за ними хазар, печенегов и куманов (половцев), идентичен тому, который пятью веками раньше воодушевлял гуннов, так же, как и другие степные народы; все — социологическая мотивация, военная тактика, экономические характеристики, вплоть до пункта назначения — паннонского бассейна, — демонстрирует поразительное сходство. Притязания средневековой венгерской историографии на наследие Аттилы не