ясно, что обо мне беспокоятся. Опытные путешественники, они имели на это право, так как не знали, достаточно ли я вынослив в суровых таежных условиях.

Пришлось заявить моим спутникам, что я вполне готов для трудной экспедиции.

— Пожалуй, самое главное — это когда чувствуешь себя готовым к любому походу, — сказал Флоренский.

Потребовалось несколько дней для того, чтобы собрать все необходимое снаряжение и арендовать оленей в колхозе. Обычно это самый трудный и малоприятный этап путешествия — сборы в поход. Идет кропотливая закупка продуктов, упаковка вьюков, всевозможные расчеты и заключения договоров. Нужно все предусмотреть, ничего не забыть. Работы в эти дни хватает всем.

Но постепенно сборы подходят к концу. Уже известно, кто из эвенков будут нашими проводниками. Это Афанасий Доонов и Андрей Дженкоуль. Они поведут нашу экспедицию к тем местам, где в 1908 году над тайгой произошла космическая катастрофа.

Афанасий Доонов, добродушный толстяк с круглым лицом, располагал к себе с первого взгляда. Андрей Дженкоуль был низенький и худощавый, с постоянной хитрецой в глазах. Он смотрел на нас, особенно на молодых участников экспедиции, с некоторым превосходством. Впоследствии я понял его: он считал нас совершенно не приспособленными к условиям суровой тунгусской тайги, которую сам знал превосходно.

Проводники собирались в тайгу со своими женами — опытными оленеводами Татьяной Дженкоуль и Ниной Дооновой. Между прочим, мать Нины — та самая известная эвенка Акулина, которая в момент взрыва Тунгусского метеорита жила в тайге в непосредственной близости от места его падения.

Андрей Дженкоуль был сыном эвенка-проводника, который водил Кулика в тайгу. Во времена экспедиции Кулика Андрей был маленьким мальчиком, с отцом и матерью он жил в чуме и вместе с ними участвовал в таежных походах. Он хорошо помнил неутомимого исследователя метеоритов.

— Хороший был человек Кулик, — сказал мне Андрей.

Много лет прошло с того времени. Андрей был участником Великой Отечественной войны. Немало врагов скосила его снайперская пуля. Стал офицером, грамотным человеком. Но родная тайга неудержимо тянула к себе. Без нее он не мог жить. После войны Андрей ушел из армии и стал оленеводом и охотником.

В каждом человеке живет необъяснимая сила, которая настойчиво влечет его в родные места.

Ушли в далекое прошлое те времена, когда эвенки назывались кочевым народом. Теперь у них свой национальный округ, своя интеллигенция. Теперь они живут в домах. Уже не встретишь в тайге кочующих тунгусов, как называли до революции эвенков. Уже давно они перешли на оседлую жизнь, работают в колхозах, на зверофермах, в школах, интернатах, больницах, библиотеках, банках и многих других учреждениях. В этом уже нет ничего удивительного.

Родители наших проводников были кочевниками. А теперь у Афанасия Доонова большая изба с огородом. У Андрея Дженкоуля тоже дом. Но в глаза бросается удивительная эвенкийская деталь: во дворе у того и другого эвенка стоит чум.

Будучи с Андреем в дружбе с первых же дней, я спросил его:

— Андрей, ты же культурный, эвенк! Живешь в доме. Зачем тебе чум?

— Э, сон алан, ты ничего не понимаешь!

И здесь я выслушал длинную речь в защиту чума.

От наследия дедов отказываться не надо. Чум в летнее время имеет свои преимущества. Это прежде всего передвижной, быстро собираемый таежный дом. Он надежно оберегает людей от дождя и гнуса. Летом, когда большинство эвенков в качестве оленеводов, охотников и проводников проводят время в тайге, они живут в чумах.

Чум, стоящий во дворе дома, — это летняя «резиденция». В нем чище воздух, чем в избе, из него можно легче, чем из избы, выгнать дымокуром комаров. Потом кто же готовит пищу летом в избе! На костре, разведенном среди двора, можно быстрее все приготовить. А впрочем, иметь дом и чум одновременно не так уж плохо!

Я подумал, что совсем избавляться от чума эвенкам не обязательно...

К МЕСТАМ МЕТЕОРИТНОЙ КАТАСТРОФЫ

...Все повалено и сожжено, а вокруг многоверстной каймой на эту мертвую площадь надвинулась молодая, двадцатилетняя поросль, бурно пробивающаяся к солнцу и жизни... И жутко становится, когда видишь десяти-, двадцативершковых великанов, переломленных пополам, как тростник...

Л. А. Кулик

По Верхней Лакуре и Чамбе

Наконец наступил день выезда. Все снаряжение было доставлено на берег реки. Первую часть маршрута мы должны совершить по воде.

Мы погрузили все снаряжение на большую лодку и поплыли вниз по Подкаменной Тунгуске к устью Верхней Лакуры. Там в оленьем стаде Доонов и Дженкоуль должны взять оленей, предназначенных для нашей экспедиции.

Наступала яркая пора сибирского лета. Берега Подкаменной Тунгуски покрывались коврами цветов. Береговые поляны были разукрашены крупными розовыми пионами, ярко-оранжевыми жарками-купальницами, фиолетовыми аконитами. Цвела красная даурская лилия-сарана. Нигде, кроме Сибири, я не видел такого буйного цветения!

К вечеру мы доплыли до Верхней Лакуры. При впадении таежной речки в Подкаменную Тунгуску был устроен наш первый лагерь. Эвенки, забрав оленьи седла, отправились пешком в колхозное стадо.

Верхняя Лакура — правый приток Подкаменной Тунгуски — маленькая таежная река, каких сотни в этом крае. В верховьях ее несколько крупных озер, где много рыбы, а берега сплошь заросли любимым кормом оленей — «оленьим мхом», или ягелем. Это и привлекает сюда колхозных оленеводов.

Рано утром нас разбудил топот у палаток. Из леса стремительно выскочило стадо оленей. Животные обступили наш костер, видимо спасаясь от комаров.

Толстые, налитые кровью молодые рога оленей служат для комаров лакомой приманкой. Чтобы как-то отогнать гнус от животных, эвенки разводят вокруг отдыхающего стада костры-дымокуры.

Вскоре вокруг нашего костра задымилось еще несколько дымокуров.

Сборы в дальнейший путь были долгими. Нужно было разделить все грузы на равные по весу вьюки. На оленя полагается грузить не более двадцати четырех килограммов — два вьюка по двенадцать килограммов.

Когда все животные были навьючены, Андрей Дженкоуль подошел к Флоренскому:

— Кириль Палич, пойдем?

Олений караван углубился в тайгу. За ним гуськом следовали участники экспедиции. Тайга сразу дала знать о себе: комары с остервенением набросились на нас, жалили руки, лезли под сетку накомарника. Над нашими головами слышался гнусавый комариный вой.

Густая тайга чередовалась с