неподвижно стоит у окна. Пожалуй, за это время Соня, вообще, могла бы забыть о его существовании, и это еще одна из поразительных особенностей приграничников. Человек — обычный человек — даже если постарается стоять смирно, затаить дыхание, притихнуть, едва ли сумеет по-настоящему замереть, если не считать, конечно, специально обученных лазутчиков, проводящих по полжизни в лесах. Человек все равно шевельнется. Там затечет рука, там хрустнет сустав… даже сам не заметит, как дернется, как выдаст себя. Стевар — совсем иное. Он может прекратить движение полностью, совершенно, став не то что даже деревом или стеной — став воздухом, просто окрашенным в тон человека. Казалось, даже мысли его замирают в такие секунды, хотя Соня никогда не осмеливалась спросить, о чем он думает в это время.

Однако о другом ей спросить сейчас хотелось бы.

— Слушай, Стев, — бросает она весело, притоптывая ногой, чтобы проверить, как сидят сандалии. — А почему из всего вашего племени в Логове только ты один? Ведь если вдуматься, вы — полуволки, здесь богиня — Волчица, вам бы тут самое место…

Северянин пожимает могучими плечами, и литые мышцы перекатываются под домотканой безрукавкой.

— Во-первых, не один, — бурчит он. — Еще двое есть, Малика и Тавер, впрочем, ты их не знаешь, да и не важно. — Он запускает веснушчатую пятерню в белоснежную шевелюру, — Видишь ли, они приходили к нам, ну, эти, посланцы Волчицы. До самих наших заимок, конечно, не добрались, туда, вообще, никому не добраться, но в городах ходили, расспрашивали, что, где, где волки, как найти… — он хмыкает то ли презрительно, то ли… Но нет, скорее все же презрительно. Соня усмехается тоже. Ясное дело, какой деревенский поверит горожанам вообще, а тем более таким, как посланцы Волчицы, странно одетым, ведущим какие-то загадочные речи. Чего хотят эти люди, что им нужно — кто разберет? Да и кому придет в голову идти за ними?

— Так что вы почесали в затылке и решили, что себе дороже, да?

Стевар разводит руками.

Ну, а ты как думала? Впрочем, они настырные оказались, эти волчатники. Ну, ты же их знаешь. Пару наших все же отыскали. Тут и оказалось, что мы им уже вроде как не подходим. Те, что в лесу, чистоту крови хранили. В тех больше от волка стало, чем от людей. Да и какая там чистота крови, если каждый год по весне они с волчицами валяются.

У Сони округляются глаза.

— Да неужто?

Стевар как будто смущен, вновь начинает краснеть. Пятна, прятавшиеся под рубахой, ползут по шее, заползают на щеки.

— Ну, врать не буду, сам не видел. Говорят так. Да и какая разница. В общем, волчатники сказали — нет, сильно дикие.

— Ну, а как же насчет вас?

— А мы слишком люди, тоже, стало быть, не подошли. Мне просто любопытно стало, — добавляет он после недолгой паузы. — Надоело на болотах сидеть, что там увидишь? Отец орет что ни день, мать пилит, жениться заставляют, в общем — плюнул я на все, котомку собрал, пошел волчатников искать. В город прихожу — их уже и след простыл. Пока я прособирался, да пока из трясины своей вылезал, они уехали уже. — Он усмехается. — Ну, ты меня знаешь, мы народ настырный, пошел за ними. Пешком, босой, как привычно, припасов взял с собой всего на три дня, не знал же, что так все сложится. Денег Опять же, ни медяка…

Соня выжидательно смотрит на него, но Стевар, похоже, не намерен продолжать. Он опять застыл у окна в какой-то странной позе, приподняв голову, левую руку закинув за спину, а левую ногу согнув в колене, точно цапля. Странная поза, чтобы погружаться в воспоминания. Она решается все же вырвать его из забытья.

— Ну, нашел все же, раз ты здесь?

— А то… — Он внезапно спохватывается, срывается с места, тащит ее за рукав. — Ладно, хватит сидеть-то. Сказал же, бегать будем. Пошли.

Соне и самой уж невмоготу находиться в этой комнате. Здесь все пропитано сном. Воздух кажется затхлым, каким-то медленным, свет сочится сквозь единственное окно, окрашенный странной тревогой. Она не находит здесь себе места — возможно, здесь не ее место? — и, запретив себе оглядываться, вслед за Стеваром она выходит в коридор.

Коридор жилых покоев Логова узкий и длинный, в него открывается не меньше трех десятков дверей, за каждой из которых комната, подобна Сониной. Впрочем, на одного человека — это большая роскошь. В большинстве, своем они рассчитаны на троих-четверых, и, насколько может судить воительница, сейчас, в большинстве, своем они заняты. В Логове неслыханный приток новобранцев. Неужто и впрямь готовится что-то любопытное?

Но Стевар не тот человек, у которого можно узнать последние новости. Как правило, он полностью погружен в себя, в собственные немудреные дела и заботы, и любой разговор сворачивает именно на это. Как спутник в дороге он хорош, отлично также биться с ним бок о бок, если уж, не дай Небо, приведется такое, но вот как соглядатай в стане врага… Нет, это не для Стевара.

Полутемный зев коридора внезапно раскрывается ярким световым пятном. За то время, пока она прихорашивалась у зеркала, да предавалась пустым размышлениям, оказывается, уже взошло солнце, но во дворе Логова пока еще пустынно. Лишь слева, у кухонь, вовсю уже царит суета, там колют дрова, тащат полные ведра воды, готовя все к утреннему завтраку, когда в Логове пробудится сотня голодных ртов, и все толпой устремятся требовать свою долю.

Чуть поодаль, левее, у конюшен, лениво бьет молотом по наковальне Микар. Хороший кузнец, хотя в Заморе и Кофе Соне встречались и получше. Пожалуй, свой меч она бы ему править не доверила. Но вот лошадь подковать, какие-то заклепки поставить — это куда ни шло. Проходя мимо, она дружески машет рукой нордхеймцу.

— Ты сегодня рано, Микар. Что, решил всех вокруг своим стуком и звоном перебудить? Или тебе специально приплачивают любители подремать, чтобы ты не дал им проспать завтрак?

Микар хохочет, откладывает молот в сторону, протягивает Соне мощные руки, поросшие густым черным волосом.

— Иди сюда, рыжая лисица, иди, обнимемся! Где тебя носило столько времени?

Соня звонко смеется, но подходит с опаской, и тем паче не спешит броситься кузнецу в объятия. Хватит, один раз он уже ей от радости встречи едва не сломал ребро. Пусть теперь радуется на расстоянии.

— Да ладно тебе, медведь здоровый, — улыбается она, — Меня и не было-то всего ничего, когда бы ты успел заметить? Тут целое войско могло через ворота туда-сюда двадцать раз пройти, ты бы и внимания не обратил.

— Ну, может, как ты уезжала, и впрямь не запомнил, — басит Микар, — зато вчерашнее твое возвращение надолго в память залегло. Еще кошмары сниться будут лет пять, не меньше — Он разражается утробным хохотом

— А что такое? —