очереди. Пал Палыч протянул коробку сигарет, и Антон вдруг понял, что от него тренеру нужно, зато забыл редкую рифму.

— Будете меня в секцию агитировать? — спросил он.

— Буду, — не стал отрицать тренер.

— Боюсь, что ничего не выйдет, — сказал Антон Охотин.

Пал Палыч пустил дым в стену, взглянул на свои вычищенные, коротко остриженные ногти, остался доволен их состоянием и настроился на философский лад.

— В чем сущность человека? — произнес он задумчиво. Как раз вчера Антон читал на эту тему.

— Скажем, по Фейербаху, сущность человека — это разум, любовь и воля, то есть желание, — похвалился он осведомленностью.

— Фейербах много туману подпускает, — возразил тренер. — А вот по Беспалову вся сущность человека заключена в способности к самоусовершенствованию. Это точнее. К слову сказать, я никогда не упрекну девушку за то, что она проводит два часа у зеркала, поскольку у зеркала она совершенствует свой облик и потом выходит на улицу не заспанной растрепой, а в виде такого бутончика, что каждому взглянуть радостно и приятно.

— А ведь верно, — удивился Антон. — Теперь не буду хихикать, когда девушка трудится перед зеркалом.

— В каком состоянии человек появляется на свет? — продолжал тренер. — Это даже плакать хочется, в каком жалком состоянии! Но путем воспитания и самоусовершенствования он достигает умопомрачительных высот. Душевные качества, моральный облик, вкусы и манеры поведения — это не дар божий, а результат воспитания и самоусовершенствования! — Пал Палыч воздел палец. — Но скажи мне, Антон, ради чего прилагает человек много тяжелых усилий к совершенствованию своей души и своего тела, ради чего он столько трудится, не получая за это заработной платы?

— Ради собственного удовольствия, — предположил Антон.

— И это, конечно, есть, — не замедлил согласиться Пал Палыч. — Приятно чувствовать себя бодрым и могучим, как юный тигр. Но если бы дело было только в этом, никакого дела не было бы. Вместо спортзала человек пошел бы на танцы, в цирк или в ресторан. Там приятнее и легче. И вот мы приближаемся к истине. Человек понимает, что слабость, неловкость и кособокая немощь удручают окружающих, что это противное зрелище. Сознательный человек уважает тех, кто на него смотрит. Он не позволит себе быть противным. Вот в чем первая причина распространения спорта, а не всякие там лавры, которые и в суп не годятся. Антон вообще-то согласился с Пал Палычем, но он любил возражать и поэтому сказал:

— Странное у вас понятие о совершенстве. Я не считаю совершенным беднягу с синяком под глазом и распухшим носом, как ходят ваши питомцы. Гимнастику я еще могу понять, но бокс?

— Нельзя понять то, что ты даже не пощупал, — настаивал Пал Палыч. — А во-вторых, гимнастикой ты тоже не занимаешься. Бывают люди физически недоразвитые от природы. Ну, не дано им. Как мне, к примеру, не дано музыкального слуха. Сколько ни учи меня играть на баяне, ничего не выйдет. Обидно, конечно, но возразить природе мы пока не в силах. С другой стороны, бывают люди сознательно недоразвитые. Природа снабдила их всеми исходными данными, а они, дураки и лодыри, при этих данных и остались. Мускулы — кисель, суставы — ржавые шарниры, реакция — как у крокодила на брюкву. Таких сознательно недоразвитых можно только презирать. Антон обиделся.

— Кто это не-до-раз-ви-тый? — тихо прищурился он на Пал Палыча с высоты своих ста восьмидесяти пяти. Он расставил ноги, приподнял плечи, набрал в грудь воздуху и сунул за ремень большие пальцы рук. И теперь худенький, среднего роста мастер спорта Пал Палыч Беспалов, когда-то чемпион страны в своем весе, выглядел перед Антоном несколько ущербно.

— Вы доразвитый! — произнес Антон, сокрушенно глядя на хрупкого мастера спорта. И вдруг спокойно, не больно ударившись, лег на каменные плиты площадки и растянулся, а невыразительный Пал Палыч стоял с сигаретой в зубах, руки в карманах и слегка наступал ботинками на его вывернутые ступни, и сколько Антон ни тужился, подняться никак не мог.

— Хватит, — попросился он. — Пройти могут.

Пал Палыч отступил, и Антон поднялся, отряхивая зад.

— Хороший прием, — сказал он, стараясь не сердиться, поскольку джентльмен обязан проигрывать с улыбкой.

— А я тебе что толкую, — отозвался Пал Палыч.

— Но это же не бокс, — возразил Антон.

— Это общее физическое развитие, — растолковал Пал Палыч. — Я, брат, доразвитый.

— Ваша взяла, — смирился Антон. — Дайте закурить. Подав коробку, Пал Палыч осведомился:

— Придешь на занятие секции завтра в девятнадцать часов?

Антон пустил дым кверху колечком.

— Думаете, так сразу и убедили? Нет, Пал Палыч, это немыслимое дело. Откуда у меня время еще и на бокс! Ну, не обращаться же мнё к заместителю командира курса по политчасти, чтобы он нашел тебе время еще и на бокс, — вздохнул Пал Палыч. — Не прорабатывать же на комсомольском собрании Антона Охотина, отказавшегося выступить в соревнованиях за честь курса.

— Хе! — сказал Антон. — Замполиту я нужен в самодеятельности. Он меня от зарядки и вечерней прогулки освобождает, чтобы я репетировал. Замполит не допустит, чтобы меня на комсомольском собрании прорабатывали. Визгнула дверь, и на площадку вышел старшина роты курсант пятого курса мичман Дамир Сбоков.

— «Люкс» куришь? — изумился старшина роты. — Наглость какая! Наряд вне очереди. В субботу заступишь дневальным по роте! Это грянуло как прикладом по голове. Прощай увольнение, прощай кафе «Север», прощай Леночка, прощайте темные переулки Петроградской стороны, прощайте упругие, как теннисные мячи, поцелуи на уютной черной лестнице! Антон молчал, и стены плыли перед глазами.

— Вам ясно? — спросил Дамир, переходя на «вы», и это было признаком того, что сделано что-то не так, как положено. Антон вспомнил, что положено делать в таких случаях. Есть наряд вне очереди, товарищ мичман, — выдавил он из себя уставную формулу.

— Это я его «Люксом» угостил, — вмешался Пал Палыч. — Отмени наряд, Дамир.

— Эх, за кого вы вступаетесь, товарищ капитан, — покачал головой старшина роты. — Он сегодня на зарядку не выходил и от вечерней прогулки, ей-богу, саканет. Пойдет к замполиту, поплачется, что ему не хватает времени репетировать, и тот разрешит по доброте сердца. Будь моя воля, я бы всех этих артистов тремя карандашами из списков на увольнение вычеркивал!

— А спортсменов? — поинтересовался Пал Палыч.

— Ну! — вскинул подбородок Дамир Сбоков. — Сравнили ложку с лопатой. Спортсмена я и в среду уволю, лишь бы двоек не имел.

— Вот и прекрасно. Антон теперь у меня в секции, — сообщил Пал Палыч. — Выставляю