Збигнев Бжезинский НОВОЙ «ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ» МОЖНО ИЗБЕЖАТЬ

Отношения Америки с Россией катятся по наклонной плоскости. Недавняя угроза президента Владимира Путина вновь нацелить российские ракеты на некоторых европейских союзников Вашингтона — лишь последняя по времени вспышка напряженности.

Замысловатый фарс с «дружбой» между Путиным и Джорджем У. Бушем, длящийся уже несколько лет — с тех пор, как президент США лично удостоверил богатство души своего российского коллеги — делу не поможет. Тот факт, что аналогичная притворная «дружба» между Рузвельтом и «Дядюшкой Джо» Сталиным, Никсоном и Брежневым, Клинтоном и Ельциным закончилась взаимным разочарованием, не помешал госсекретарю Кондолизе Райс (Condoleezza Rice) недавно похвалиться, что американо-российские отношения сегодня «лучше, чем когда-либо в истории». Наверняка целесообразнее было бы добиться их подлинного, стабильного улучшения, а не устраивать «игру на публику», пытаясь создать иллюзию, будто оно уже наступило. Об этом Бушу стоит вспомнить в июле, когда Путин посетит президента в Кеннебанкпорте, штат Мэн.

Причин нынешнему охлаждению немало, но главная из них — войны, развязанные обеими странами: Россией в Чечне, и США в Ираке. Из-за них осложнились перспективы того, что еще 15 лет назад казалось вполне достижимым — подлинного сотрудничества между США и Россией, основанного на общих ценностях, позволяющего преодолеть разделительные линии времен «холодной войны», способствуя тем самым укреплению международной безопасности и расширению трансатлантического сообщества.

Война в Чечне положила конец и без того небесспорной демократизации в России. В результате этого жестокого конфликта, который Путин вел с редкой беспощадностью, был не только раздавлен маленький народ, давно уже страдавший от имперской политики царского, а затем советского режима — он также привел к политическим репрессиям и усилению авторитаризма в самой России, росту шовинистических настроений среди ее населения. Путин использовал свой успех — установление стабильности в обществе после хаоса первых постсоветских лет — для восстановления централизованного контроля над политической жизнью страны. Чеченская война приобрела для него символическое значение: она должна была наглядно свидетельствовать, что Кремль вернул себе прежнее могущество.

После начала этой войны преобладающую роль в политическом процессе (под путинским контролем, естественно) постепенно приобрела новая элита — «силовики» из ФСБ (так теперь называется КГБ) и раболепствующие перед властью олигархи. Вместо коммунистической идеологии эта элита взяла на вооружение крайний национализм, а против инакомыслящих в политике она почти неприкрыто использует насилие. Так, Путин чуть ли не издевательски принизил значение убийства одного из ведущих российских журналистов — Анны Политковской, разоблачавшей преступления против чеченцев. Аналогичным образом, выявленные британскими властями тревожные данные о причастности России к убийству в Лондоне перебежчика-офицера ФСБ, открыто выступавшего с критикой Кремля, официальная Москва фактически высмеяла. И все это время российские СМИ сталкиваются в своей деятельности с постоянным усилением политических ограничений.

От внимания Кремля, несомненно, не укрылся тот факт, что Запад, включая США, в основном обходит происходящее молчанием. Администрация Буша осталась равнодушной к чеченской бойне, а после 11 сентября она даже молчаливо согласилась с путинскими утверждениями о том, что, наступая на горло чеченскому народу, он косвенно участвует в бушевской глобальной «войне с террором». Убийство журналистки Политковской и попытки Путина принизить его значение также не отразились на приятельских отношениях между хозяевами Белого дома и Кремля. То же самое, кстати, можно сказать и об общем антидемократическом регрессе в политической жизни России.

Очевидное равнодушие Вашингтона нельзя приписывать лишь нравственной черствости американского политического руководства. Россия получила право действовать безнаказанно из-за воздействия катастрофической войны в Ираке на внешнюю политику США. Вот ее последствия: создание тюрьмы в Гуантанамо развеяло традиционное представление мирового сообщества о легитимности действий Вашингтона; ложные утверждения о наличии у Багдада оружия массового поражения подорвали доверие к США; из-за непрекращающегося хаоса и насилия в Ираке американская военная мощь также не внушает прежнего уважения. Если бы не Ирак, Америка сегодня куда меньше нуждалась бы в поддержке России по таким вопросам, как северокорейский и иранский.

В результате действия кремлевской элиты сегодня обусловливают два основных мотива: злорадство из-за неприятной ситуации, в которую попали США, и опасная убежденность в том, что Москва теперь может поступать как ей заблагорассудится, особенно на собственных геополитических «задворках». Чувство злорадства побуждает Москву к хлестким выпадам относительно поколебавшегося сверхдержавного статуса Америки, подпитываемым радостным предвкушением ее дальнейшего упадка. Не стоит недооценивать недовольства Кремля распадом СССР (Путин назвал его величайшей катастрофой 20 столетия) и его надежд на то, что Соединенные Штаты постигнет та же судьба. Более того, у кремлевских стратегов вызывает восторг одна мысль о том, что помимо Ирака, США могут глубоко увязнуть еще и в войне с Ираном, что приведет к резкому скачку цен на нефть — сырья, которое российские недра содержат в изобилии.

Второй фактор — идея о том, что Россия получила свободу рук, и может делать на мировой арене все, что захочет — также чреват самыми зловещими последствиями. Она уже побуждает Москву к запугиванию независимой Грузии, попыткам подорвать достижения «оранжевой революции» на Украине, масштабной «киберойне» против входящей в ЕС Эстонии из-за того, что тамошние власти осмелились перенести из центра столицы памятник, прославляющий установление советского господства над этой страной, введению нефтяного эмбарго против Литвы, и монополизации доступа международного сообщества к энергоресурсам Центральной Азии. Во всех этих случаях США, поглощенные войной в Ираке, проявляют пассивность. У Америки нет реальной стратегии в отношении России; ее политика на этом направлении сводится в основном к высокопарной риторике.

Несмотря на возникшую напряженность, тревожная ситуация в отношениях между двумя странами вовсе не обязательно