Баха.

Журдан и Марта — простые крестьяне; их монотонная и однообразная жизнь течет чередой следующих друг за другом дней. Но вот уже давно Журдан ждет появления какого-то человека: «он не знал, кто это, он не знал, откуда он придет». Этот человек должен принести какое-то новое слово, открыть какие-то истины, придающие жизни подлинный смысл. Ожидание сбывается, появляется Боби — таинственный незнакомец, бродячий акробат, о прошлом которого мы так почти ничего и не узнаем. Боби остается у Журдана и его жены, чудесным образом вселяя в них надежду на обновление жизни.

Действительно, в том, что делает Боби, много неожиданного и удивительного: так, однажды он высыпает на землю целый мешок зерна птицам, которые тотчас слетаются со всех сторон. Другой раз он убеждает Журдана засеять поле не пшеницей, а нарциссами — для чего? Он совершает бесполезный с точки зрения здравого смысла акт, но это совсем не то, что делает, например, Лафкадио в романе А. Жида «Подземелья Ватикана», выбрасывая на ходу из поезда несчастного Флериссуара «просто так», чтобы утвердить себя над добром и злом в сознании вседозволенности. Поле нарциссов осветляет и возвышает душу в ее движении к радости, творимой людьми. Лафкадио исполнял собственную минутную «прихоть», Журдан и Марта утверждали право человека на бескорыстное счастье. «Есть нечто, во что я не верю, — говорит Журдан, — что кто-то сознательно хочет, чтобы мы были несчастны. Я верю, что всё существует для того, чтобы все были счастливы». Все: и люди, и животные, и растения.

Счастье и покой достигаются лишь трудом, который не должен быть «ни чрезмерным, ни утомительным». Жионо заговорил о сельском труде так, как до него во французской литературе, пожалуй, еще никто не говорил. Удивительны страницы, на которых описываются все виды, все стадии работ на земле, совершаемых перед тем, как хозяйка возьмется наконец за выпечку хлеба. Перед нами развертываются картины пахоты и сева, сенокоса, уборки урожая, ухода за животными — и в памяти читателя возникают образы, созданные живописцами, на этот раз, быть может, поразительные средневековые миниатюры из старинных Часословов Фуке или братьев Лимбур.

Природа и свободный труд — источник радости, но все ли это понимают? Открывшиеся ему истины Жионо хотел бы передать и другим людям. Новоявленный апостол, он, подобно Боби, стремится объединить вокруг себя последователей и учеников, которые собираются сперва в доме писателя в Маноске, а позже, когда там становится тесно, — в Контадуре. Участники таких собраний совершали прогулки по окрестностям усадьбы и вели поучительные беседы. Как отмечал один из исследователей творчества Жионо, тот с наивной гордостью говорил ученикам: ответ на задаваемые ими вопросы — это он сам, его образ жизни.

Заметим, что творческая интеллигенция и те, кто причислял себя к ней, вообще очень часто испытывали потребность в разного рода объединениях для дискуссий, обмена мнениями, иногда-для выработки общей программы. На смену сенаклям, кружкам и литературным салонам XIX века в XX веке пришли объединения другого рода. В сущности, одним из них было, к примеру, движение сюрреалистов. На иных принципах строились литературные декады в Понтиньи, задуманные П. Дежарденом и особенно активно проходившие в 20-е годы. В декадах участвовал почти весь цвет современной французской литературы — Андре Жид и Роже Мартен дю Гар, Андре Моруа и Жак Ривьер, Жак де Лакретель и многие другие. Каждый год главным предметом обсуждения становились проблемы, волновавшие европейскую интеллигенцию, — «сущность гуманизма», «свобода личности», «человек и время» и т. п. Все это было в целом далеко от того, чем интересовался Жионо. Возможно, более близкими ему могли бы оказаться члены кружка «Аббатство», созданного под Парижем в начале века. Однако это был, по остроумному выражению К. Сенешаля, «муравейник, населенный стрекозами». «Аббатство» просуществовало совсем недолго: задуманного объединения труда ручного и умственного не получилось.

Не принес желаемого результата и опыт Контадура: преодолеть сопротивление действительности «домашними» средствами оказалось невозможным. Группа в Контадуре распалась, а роман «Да пребудет радость со мной» заканчивался на неопределенной ноте. Боби пришел в мир слишком рано, его время еще не подоспело. Погибает Аврора, влюбленная в него девочка, одинокой остается молодая женщина, Жозефина. В час, когда разражается буря, Боби уходит из деревни; он ведет спор с самим собой: есть ли вообще радость? Молния поражает Боби, решая, казалось бы, спор, но Жионо хотелось бы дать положительный ответ на поставленный вопрос: «Покой! Нет, покоя не будет никогда. Битва — до скончания века». Битва во имя радости не должна прекращаться.

И все-таки писатель не чувствовал удовлетворения романом. К середине 30-х годов все больше появляется у него сомнений в правильности выбранной им позиции и, главное, как уже говорилось, сомнений в возможности воплотить в реальной жизни мечту об идеальном устройстве человеческого общества.

Мысль Жионо вступала в противоречие с той реальностью, которую писатель упорно отвергал: реальностью политики, войн, социальных конфликтов, экономического кризиса. В его сознании такие понятия, как мир, родина, приобретали иной смысл, нежели у большинства его современников, и это не могло не приводить подчас к драматическим недоразумениям. Еще в «Голубом Жане» Жионо писал: «Когда я вижу реку, я говорю «река»; когда я вижу дерево, я говорю «дерево»; я никогда не говорю «Франция». Быть французом — в этом нет ничего великого (il n'y a pas de gloire). Великое лишь в том, чтобы жить». Вряд ли это могло вызвать сочувствие у многих соотечественников писателя. Между тем «малую родину», холмы, реки и луга Прованса, Жионо любил преданно и беззаветно.

Пацифизм Жионо был полным и безусловным. В то время когда опасность фашизма становилась все более очевидной, когда война вновь стала реальностью в Абиссинии, в Испании, французские пацифисты меняли свои позиции. Это было особенно заметно в журнале «Эроп», созданном в 1923 г. именно как один из центров пацифистской мысли. Его основатель Р. Роллан шел в 30-е годы к признанию возможной (а в определенных условиях и необходимой) войны с фашизмом, в защиту Советского Союза. Для Жионо же всегда слишком живыми, страшными оставались воспоминания о той, совсем недавней войне, которая унесла миллионы человеческих жизней и в которой он сам вынужден был участвовать.^[1]

Еще в 1931 г. Жионо написал роман «Большое стадо», одно из лучших произведений французской антивоенной литературы, достойной занять место рядом с произведениями