следующее: достоин самых лучших рекомендаций. Вам понятно?" Нентвиг отвесил ему поклон: "К вашим услугам, господин Эш". Эш прочитал новый манускрипт и остался доволен. "И подпись шефа", — скомандовал он.

Этого Нентвиг уже выдержать не смог, он заорал: "А моей что, будет вам недостаточно?!" "Ну, если у вас есть полномочия на это, то тогда должно быть достаточно". Ответ Эша был просто замечателен в своем саркастическом великодушии, и Нентвиг подписал.

Эш вышел на улицу и направился к ближайшему почтовому ящику.

Победоносно насвистывая, он ощущал себя реабилитированным. Отзыв у него есть, прекрасно; он сунул его в конверт с предложением своих услуг пароходству в Мангейме. То, что Нентвиг сдался, свидетельствует о его нечистой совести. Это означает, что он мошенничает с учетом, следовательно, надо было бы передать этого человека в руки полиции. Ну да, это же элементарный гражданский долг, немедленно сообщить куда следует, Письмо мягко скользнуло в почтовый ящик; Эш размышлял, не отправиться ли ему прямо в управление полиции. Нерешительной походкой побрел он по улице. Плохо то, что он уже отослал отзыв, ему следовало бы вернуть его Нентвигу; вначале шантажом добиться отзыва, а потом заложить- все это выглядело как-то неприлично. Но дело уже сделано, и без отзыва было бы сложновато рассчитывать на получение места в Среднерейнском пароходстве; ему не оставалось бы ничего другого, как снова поступить на службу в фирму "Штемберг". И он представил себе, как шеф за разоблачение мошенничества предлагает ему место Нентвига, который уже томился бы в тюрьме. Да, но что, если шеф сам замешан во всем этом свинстве? Тогда, впрочем, полицейское расследование приведет к краху всей конторы: фирма будет объявлена неплатежеспособной и сама собой отпадет необходимость в услугах бухгалтера.

А в газетах можно будет прочитать о "мести уволенного служащего". В итоге его станут подозревать в соучастии, и тогда ему уже не нужен будет не только отзыв, он вряд ли вообще где-либо сможет найти работу. Эша порадовала его острота ума: он так четко просчитал все последствия, но это и разозлило его.

"Говнюки", — чертыхнулся он про себя. Эш стоял на улице Ринг перед оперным театром и проклинал ветер, из-за которого прямо в глаза попадала холодная пыль, его мучили сомнения, но в конце концов он решил с местью подождать; если ему не удастся получить место в Мангейме, тогда уж он призовет на помощь богиню возмездия Немезиду, На город опускались сумерки, и он, засунув руки глубоко в карманы своего потертого пальто, дошел, скорее формы ради, до управления полиции.

Подъехал автомобиль для перевозки заключенных, Эш подождал, пока всех не высадили из него, и был сильно разочарован когда полицейский захлопнул дверцу автомобиля, а Нентвиг оттуда так и не появился. Он постоял еще какое-то мгновение, затем решительно повернулся и направился на Альтен Маркт^[1]. Продольные морщины на его щеках стали, казалось, еще глубже. "Жулики, морды козлиные", — ругался он про себя.

Полный недовольства из-за омраченной радости победы, он снова напился и провел ночь с какой-то девицей.

Надев платье из коричневого шелка, которое она, как правило, носила только по вечерам, госпожа Хентьен нанесла во второй половине дня визит одной из своих подруг: ее охватила ставшая уже привычной злость, когда она, возвратившись домой, снова увидела перед собой и этот дом, и эту забегаловку, проводить жизнь в которой она вынуждена уже столько лет.

Конечно, имея свое дело, можно кое-что подкопить, и когда подруги хвалили ее за трудолюбие, то это вызывало слабое чувство удовлетворения, которое было хоть какой-то компенсацией. Но лучше бы ей быть владелицей бельевого магазинчика или магазинчика всевозможных предметов женского туалета, или дамского салона-парикмахерской, а не проводить все вечера с этими нализавшимися типами! Если бы на ней не было плотно облегающего корсета, то ее наверное бы стошнило, когда перед глазами снова возник ее дом: так сильно ненавидела она мужчин, которые вертелись там и которых ей приходилось обслуживать. Впрочем, женщин, наверное, она ненавидела еще больше за то, что они так глупы и всегда навязываются мужчинам. Нет, из числа ее подруг ни одна не относилась к числу этих легкомысленных баб, которые с мужиками всегда заодно, которые якшаются с этими типами, ведут себя с ними, словно сучки. Вчера во внутреннем дворике она застала на горячем с одним парнем девушку, которая служила у нее на кухне, не без удовольствия она отметила, что у нее до сих пор печет рука, которой она надавала служанке по щекам, верхом блаженства было читать девчонке нотацию. Нет, бабы, наверное, еще отвратительнее мужиков. По душе ей были ее официантки и все те девушки, которые презирали мужчин, когда им приходилось ложиться с ними в постель: с этими женщинами она беседовала охотно и подолгу, выслушивала в мельчайших деталях все их истории, утешала и пыталась приласкать их, дабы облегчить страдания. Именно поэтому места в заведении матушки Хентьен пользовались популярностью, и девушки считали стоящим делом по возможности удержаться на такой работе. Ну а матушке Хентьен такие привязанность и любовь доставляли радость.

Наверху, на втором этаже, располагалась ее прелестная комната: большущая, с тремя окнами, выходившими в переулок, она простиралась во всю ширину дома над забегаловкой и площадкой первого этажа; в глубине, над тем местом, где располагалась стойка с буфетом, была своеобразная ниша, отгороженная и занавешенная светлой шторой. Приподняв ее, внутри, после того как глаза привыкнут к темноте, можно было увидеть супружескую постель. Но госпожа Хентьен этой комнатой не пользовалась, никто, впрочем, и не знал, пользовались ли ею вообще когда-либо. Отапливать такую большую комнату было очень сложно и сопряжено с большими расходами, так что госпоже Хентьен нельзя было ставить в вину то, что для сна и проживания она выбрала меньшего размера комнату над кухней, зато пребывающий в вечном полумраке зал с его ледяным холодом она использовала для хранения скоропортящихся продуктов, Орехи, которые госпожа Хентьен по обыкновению закупала осенью, тоже хранились там, они были рассыпаны на полу, по которому крест накрест тянулись две широкие полосы линолеума зеленого цвета.

Госпожа Хентьен, все еще пребывая в дурном расположении духа, поднялась в комнату, чтобы взять на вечер колбасу, но, забыв об осторожности — что нередко случается с расстроенными людьми, — она наступила как раз на то место, где были рассыпаны орехи; с раздражающе громким звуком они выкатывались из-под ее ног; когда она к тому же еще и раздавила один из орехов,