Пострадавшая невольным жестом поправила спутанные волосы, с которых так же, как с платья, стекала на пол вода. Боль снова исказила ее лицо. Но что-то неожиданно прекрасное было в его овале и затуманенных болью диковатых, словно бы желтых глазах, и злость у Юрася прошла.

Даниловна бросилась к телефону, чтобы позвонить в больницу.

- Спасибо вам, большое спасибо, - ласково сказала женщина Юрасю и просто, без всякой жеманности добавила: - Меня зовут Лиза. А вас?

- Юрась.

"Ах ты, Лиза, Лизавета, я люблю тебя за это", - вспомнились ему слова старой солдатской песенки - мотив прицепился и уже не оставлял его.

- Моя нога, моя бедная нога!.. - снова расстоналась Лиза. - Что же я буду делать, как я теперь?!

Даниловна вернулась не одна. Со второго этажа спустился немолодой, крепкого сложения, немного полноватый мужчина. Дмитрий Иванович Коваль был уже на пенсии и, воспользовавшись приглашением бывшего коллеги, приехал на несколько дней отдохнуть в Лиманском.

- "Скорая помощь" сломалась, - снова всплеснула руками Даниловна. Что делать?!

- Прежде всего рентген, - посоветовал Коваль. - Отвезти на любой машине. Позвоните в совхоз, там что-нибудь найдется... А пока холодный компресс...

Даниловна снова побежала к телефону. Коваль вернулся в свой номер. Юрась стоял в прихожей посреди лужи, которая натекла с его робы, не зная куда себя деть.

Ливень не утихал. Время от времени гремел гром, и когда неподалеку вспыхивала молния, сразу становилось светлей.

Юрась чувствовал себя неловко, Лиза уже с любопытством поглядывала на него. Не мог понять, почему она смотрит так. Он открыл уличную дверь, всматриваясь в дождевую, словно бы затянутую черным ночь, выбирал миг, чтобы побежать домой.

- Подождите, - попросила Лиза. - Как же я без вас...

Юрась кивнул: ладно, он подождет.

Пришла Даниловна и объявила, что диспетчер совхоза даст машину только утром, раньше не может. Вместе с Юрасем они отвели пострадавшую в ее комнату. Даниловна обещала позвонить еще директору совхоза, вдруг тот поможет.

Юрась наскоро попрощался и ринулся из гостиницы под дождь, который хлестал, казалось, еще сильней...

2

Коваль проснулся и прислушался. Кто же там ходит, в коридоре? На втором этаже, кроме него, никого но было. Люди, которые проводили здесь свой отпуск, уже уехали. Новые постояльцы еще не появились. Лишь на первом этаже в одной комнате жили три механика, откомандированные налаживать работу комбайнов, а в другой - Лиза.

Дмитрий Иванович вышел на балкон. Отсюда открывалась широкая панорама Днепровского залива, который где-то вдали переходил в открытое море.

Под утро дождь прекратился. Снова, словно умытое, ярко засияло солнце и заголубел, заискрился лиман; отсюда, от села, виднелись далекие маяки, башенки которых поднимались над линией горизонта. Зазеленела трава, пыльные еще вчера склоны прихорошились: вытоптанный глинистый серпантин дорожек из серого стал ярко-желтым. Возле причала и кладовой, куда рыбаки уже сдали ночной улов, толпились люди. Фелюги ровными рядами снова замерли на своем рыбачьем рейде; все тут - и роившиеся возле причала люди, и хатки, и парусники у берега - обновилось, помолодело.

Коваль не сводил глаз с фелюг, казалось нарисованных художником на голубом полотне. Странное чувство охватило его. Он не был теперь на службе и хотел воспринимать окружающее как человек, который не очень остро реагирует на то, что происходит. Но сколько бы он ни твердил себе, что находится на заслуженном отдыхе, все равно невольно присматривался к людям, фиксировал в памяти их поведение, видимое только его натренированному глазу, и делал свои выводы.

Скоро уже год, как Дмитрий Иванович находился на пенсии, или, как он говорил, пребывал "не у дел", но никак не мог привыкнуть к своему новому положению. Общественные дела, обязанности члена совета ветеранов милиции, в которые он окунулся с головой, не заменили ему прежней работы. Все началось с того, что во время разбора в управлении очередного происшествия у Коваля возник конфликт со своим начальником. Дмитрий Иванович сгоряча подал рапорт об отставке. Уговаривать его полковник Непийвода не стал. Наоборот. Воспользовавшись случаем, решил расстаться со своим настырным помощником, который временами, при его авторитете, становился излишне независимым. Рапорт был подписан, и проситься назад Коваль уже не мог.

Проводили его на пенсию в полковничьем звании, торжественно, с подарками и наградами. Товарищи сердечно говорили о нем как о чутком, благородном человеке, у которого учились не только профессиональному мастерству, но и правдивости, вере в добро. Но все это не унимало горечи.

Отдав всего себя борьбе за справедливость, он чувствовал, что его обидели. В конце концов сделал вывод, что несправедливость проявлена не столько к нему, полковнику Ковалю, как к тому делу, которому еще мог служить.

Было такое чувство, будто оставляет кого-то осиротевшим после своей отставки. Не преступников, конечно. И не своих друзей, коллег и подчиненных. Может, тех неизвестных ему людей, кому придется столкнуться с несправедливостью и которым он не сможет помочь? Но думать так было бы зазнайством, да и не думал он так, убежденный, что является только одним из многочисленных воинов правопорядка.

Дома Коваль постеснялся рассказать об отставке сразу - в тот торжественно-горький день подарки оставил в своем, теперь уже бывшем, кабинете в министерстве. Ружена узнала об этом только через месяц...

Из переулка появился парень, которого Коваль видел ночью в гостинице возле молодой женщины.

Сейчас он был в военной форме, правда без погон, с многочисленными значками на выстиранной, добела сношенной гимнастерке. Не замечая Коваля, юноша настороженно оглянулся и повернул к гостинице.

Дмитрий Иванович еще раз посмотрел на чудесную панораму залива и, вздохнув, возвратился к себе в комнату. Хотя сегодня, после грозы, следовало ожидать хорошего клева, он никуда не собирался.

Коваль случайно оказался в этом селе. Раньше, когда у него было по горло работы и он падал с ног от усталости, кресло перед телевизором казалось ему самым привлекательным местом на земле. Но теперь появилось слишком много свободного времени, и он возненавидел это кресло. Стараясь избавиться от него, он вспомнил о своем хорошем знакомом и бывшем подчиненном майоре Келеберде из Херсонского управления внутренних дел. Келеберда договорился с директором совхоза из Лиманского, и вот он в уютной, на несколько комнат, сельской гостинице с единственной хозяйкой Даниловной, которая была здесь и за директора, и за уборщицу, и за повариху.

В плавни Дмитрий Иванович еще не ездил. Келеберда обещал в