заметил Том. Похоже, естественность девушки не знала границ.

— Я вижу, ты парень с винтиками, — сказала она. — Ты действительно веришь, что один мужчина и одна женщина могут любить только друг, друга?

Он горько усмехнулся. Ему вспомнилась Элинора Мерфи из «Тоскер-Брауна» и сама мисс Тоскер с ее холодным и безучастным лицом.

— Иногда я спрашиваю себя: а возможно ли вообще, чтобы кто-то кого-то любил.

— Ты еще не встретил своих девушек, — произнесла она.

— Девушку, — поправил он.

Она одобряюще улыбнулась:

— Я начинаю думать, что ты и впрямь сторонник моногамии. Из какой ты группы?

— Давай не будем об этом, — вежливо предложил он, решив даже отказаться от попыток узнать, каким образом она догадалась о его принадлежности к некоему направлению в искусстве, лишь бы избежать разговоров об «Отпускном Братстве» и этих действовавших на нервы маленьких домиках.

— Моя группа в целом очень хорошая, — продолжала девушка, — но временами они просто раздражают. Хуже всех — Джок спокойно руководит всеми, словно какой-нибудь аналитик. Как же он отвратителен! Но и Лэрри почти такой же, со своим стыдливо-надменным взглядом — будто все мы тайком пустились в увеселительную прогулку на Венеру. Другая крайность — Иокиши, вечно боится, что не оделит своей привязанностью всех поровну, и потому скупо раздает ее в небольших пакетиках, словно распределяя леденцы между завистливыми детьми, которые станут орать, получив на одну тянучку меньше. А Саша и Эрнст…

— А о ком ты говоришь? — поинтересовался Том.

— О своих мужьях. — Она грустно покачала головой: — Если и найдется мужчина более трудный, чем эти пятеро, им наверняка окажется марсианин.

Том лихорадочно прокручивал в памяти все разговоры в «Тоскер-Браун», стараясь зацепиться хоть за какую-нибудь сплетню о местных сектах и религиозных культах. Ничего такого не обнаружив, он расширил границы поисков. Мормоны (не созвучно ли это слово со словом «марсианин»?), но в мормонских семьях муж всегда один.

Потом, эта Онеида^[3] (не у них ли было по нескольку жен и мужей?), но это Новая Англия XIX века…

— Пять мужей? — повторил он. Она кивнула. — Ты хочешь сказать, что живешь где-то одна с пятью мужчинами?

— Ну, если быть совершенно точной, то нет, — ответила она. — Есть еще мои сожены.

— Сжены?

— Со-жены, — произнесла она немного медленнее. — Эти тоже могут весьма фашинеранно^[4] раздражать.

Мозг Тома произвел еще кое-какие вычисления.

— И ты все-таки веришь в моногамию?

Она улыбнулась:

— Только во время приступов раздражения. Ты проявил воспитанность, согласившись со мной.

— Но я и в самом деле верю в моногамию, — запротестовал было он.

Она слегка сжала его руку:

— Ты хороший, но теперь давай поспешим. Мой приступ раздражения прошел, и я хочу познакомить тебя со своей группой. У нас ты сможешь немного развеяться.

И пока они почти бежали по ставшему уже горячим песку, нечто вроде беспокойства впервые кольнуло Тома Дорсета. Что-то странное было в этой девушке, и это что-то было более значительным, нежели ее странная одежда и проскальзывавшие непривычные речевые обороты и незнакомые словечки, нечто почти — хоть привидения и не носят шлепанцев — почти призрачное.

Утопая ступнями в сыпучем песке, они вскарабкались на небольшую возвышенность и очутились на совершенно ровном, простиравшемся вдаль плато. Невдалеке, огибая змейкой две огромные каменные глыбы, виднелось глинобитное ранчо со множеством окон и крышей, выглядевшей так, будто ее только что просмолили.

— О, да они все оделись, — удовлетворенно произнесла его спутница. — Решили все же устроить сегодня выходкой.

В группе высыпавших им навстречу людей Том выделил бородатого мужчину. При виде этой сектантской бороды у него появилось мимолетное ощущение превосходства, за которым, впрочем, последовало такое же мимолетное опасение: все пять мужей были настоящими здоровяками. Затем оба эти чувства поглотились шумным водоворотом приветственных фраз.

Он назвал свое имя, узнал, что его спутницу зовут Луиза Уолвер, потом улыбавшиеся ему лица качнулись в легком поклоне, его ладони были стиснуты в рукопожатиях, его целовали в щеки и, в конце концов, даже заставили несколько раз обернуться кругом, как при игре в жмурки, чтобы он перепутал всех мужей и не смог запомнить, кто есть Мэри, кто Рахиль, кто Симона и кто Джойс.

Все же он уловил, что Иокиши принадлежит к восточной расе, — его без единой морщинки кожа напоминала гладкий эмалированный фарфор, — и что Рахиль — это высокая стройная негритянка. Услышал он также и слова о том, что «Джойс не Уолвер, а просто в гостях».

Впечатление от одежд было намного яснее, чем от имен: красочные, дорогие на вид вещи, навеянные большей частью древнеегипетской и критской культурами. Некоторые костюмы выглядели чересчур нескромными даже по сравнению с известными пляжными ансамблями мисс Тоскер, разница же заключалась в том, что их обладатели этого, по-видимому, не чувствовали.

— Есть, уходит пол-утренняя ракета! — возбужденно крикнул кто-то.

Том, как и все остальные, глянул вверх и невольно зажмурился от ослепительно-яркого солнца. Однако тут же до ушей донесся негромкий рев, который быстро ослабевал как по силе, так и по высоте звука. Он вспомнил, что в этом районе находится военный ракетный полигон, но осуществляли ли пуски ежедневно, он не знал.

— По-вашему, она сбилась с курса? — с тревогой спросил он.

— Это исключено, — ответил один из Уолверов. («Наверно, Борода», — подумал Том.) Уверенность, с какой это было сказано, натолкнула на возможную разгадку: видимо, на днях сюда со всего света съехались ученые со всякими передовыми идеями, и это — какая-нибудь группа, работающая на строящемся неподалеку атомном центре и в перерывах устраивающая такие вот экстравагантные выходки.

Когда они шумной компанией подходили к дому, он услышал, как Луиза сказала с упреком: «Но ты все-таки объявил сегодня выходной», — и ответ мужа, своим обликом напоминавшего веселого фараона: «Я еще раз проверил таблицы настроения и обнаружил тонкую волну, которую раньше пропустил».

Тем временем Борода взял заботу о Томе на себя. Том не запомнил его имени, но это был мужчина со светло-коричневой кожей (борода же у него была черной), одетый в зеленый саронг^[5] и извергавший безудержное веселье и экспрессию.

— Там вот плавательный бассейн, на другой стороне посадочная точка, — начал он, но, заметив пристальный взгляд Тома, обращенный к черной, как сажа, крыше, осекся. — Солнечные батареи, — пояснил он с гордостью. — Они покрывают все