ПРАЗДНИК

 

Первая после развода встреча с дочкой случилась неожиданно. Капустин совершенно не успел подготовиться. В пятницу, перед обедом, позвонила Лера:

– Папа, мама хочет, чтобы я дома… то есть, у тебя пожила.

Снова это бетонное равнодушие. У Капустина сердце съежилось. Чуть не ляпнул: “Сама-то не рада с отцом повидаться?” Вовремя спохватился. Лучше уж равнодушие, чем прямая грубость. Резануть Лера умеет. Раз – и готово. Хочешь, кричи, хочешь – аккуратно помалкивай. Возраст такой: жизнь исследуется всеми возможными методами, включая хирургический. На ком и упражняться, как не на предках.

– Отлично! – сказал Капустин. – Здорово.

– До понедельника, на все выходные…

– Отлично, доча! Я уже соскучился! Давно надо было…

– Я на работу к тебе приеду.

– Может, заехать за тобой? Давай? Мне не сложно.

– Не надо.

– Точно?

– Ну, всё, пока. Не могу говорить.

– Смотри, внимательно на переходе…

Гудки.

Капустин затосковал. Будто готовился не к свиданию с дочкой (и ведь, точно, соскучился!), а к нудному квартальному собранию, на котором, как водится, до восьми вечера, будут пугать и агитировать, пугать и агитировать – и на посошок еще немного пугать… Стал рассеянный. Путался, то и дело переспрашивал клиентов. Клиенты злились.

На работе у Капустина – в “Тойота-центре”, где он командовал бригадой электриков – Лера бывала много раз. И ничего, никакой неловкости. Но теперь он чувствовал, что стесняется перед дочкой своей работы. “Ну, да, не из бар, – мысленно огрызался Капустин. – Блатом не вышли, а лизать не приспособлены. Всё своим горбом, да”.

После обеда позвонила Галя. Вся такая позитивная, как из рекламного ролика. Рекламировалась, видимо, новая жизнь без Капустина – полная бодрости и стремлений.

– Стало быть, сможешь Леру забрать? До понедельника.

– Смогу.

– А то нам обои будут клеить. У нее аллергия обострится.

– Угу.

– Она на работу к тебе приедет. Нормально?

– Да мы договорились уже, я ее жду, – сказал Капустин, и недавняя его жена сказала: “Спасибо, Владимир”.

Поговорив с Галей, вспомнил, что на субботу назначена встреча с Ваней и Мишей. Культурный мальчишник в тихом кабачке. Решил сразу предупредить, что всё отменяется.

Ваня даже не дослушал. Капустин успел лишь сказать:

– Слушай, в субботу, кажется, не получается…

А Ваня тут же:

– Не беда. В другой раз посидим.

Даже, как будто, обрадовался.

Миша в отличие от Вани дослушал до конца – и про незапланированный приезд дочки, и про то, что мальчишник всё-таки должен состояться – чем раньше, тем лучше, давно не сидели, и вообще… Но отреагировал с той же легкостью.

– О чем речь, старик! Нет, так нет. Звони.

“Не сильно-то и хотелось”, – договорил за него Капустин.

Никому он не нужен. Со своей депрессией, со своим скоропостижным разводом.

Принимая и отдавая машины, вбивая циферки в базу, Капустин думал о дочке. Вернее – о том, как с ней держаться. О чем говорить. О чем не говорить. Как преодолеть отчуждение. Понимал: само собой не пройдет. У Леры с пеленок раны плохо затягивались.

Когда-то он быстро освоил, как памперсы менять, как поить из бутылочки, как голову пушистую укладывать уютно в сгиб локтя. Но тогда Галя подсказывала. А тут…

“Ну?! И как это делается? Как становятся отцами-разведёнками?”

Вспомнилось прощание с Лерой.

Завершив великое переселение цветочных горшков, он уходил из дома Марии Константиновны, Леркиной бабушки. Занес последний фикус на лоджию, вышел, сказал:

– Готово!

Свежеиспеченная бывшая теща откликнулась с дивана:

– О, как ты быстро! – и продолжила орудовать пилкой по ногтям.

Звонко так откликнулась. Радостно. Будто цветы переехали к ней вслед за Галей и Лерой не по причине развода супругов Капустиных, а на время их курортной поездки.

Галя накрывала стол на кухне. Задержаться на чашечку чая Капустину не предлагали. Впрочем, он и сам спешил уйти: на душе было катастрофически мерзко. Хотелось оказаться где-нибудь далеко, в незнакомом месте – и желательно, другим человеком. Лера сидела тут же, в гостиной, листала телевизионные каналы.

– Пока, доча.

– Пока.

– Увидимся?

– Ну да.

Подошел, чтобы поцеловать на прощанье. Наклонился, ткнулся губами в щеку. Лера нажала на кнопку пульта.

– О, вот этот прикол! Смотрите.

Обида прошла быстро. Растерянность осталась. Весь этот месяц, свыкаясь с холостяцкой своей ущербностью, Капустин и так, и эдак примеривался к холодку, которым повеяло от дочки. В последнее время она часто дерзила. Но равнодушием не потчевала никогда. Нужно было что-то придумать. То, что поможет быть отцом с удаленным доступом.

Мерещилось снова и снова: склонился над Лерой, чмокнуть на прощанье – а между ними провал, не дотянуться никак.

К вечеру Капустин окончательно извел себя страшилкой о том, что все выходные предстоит ему бродить вдоль этого провала, прилежно аукать и чувствовать себя идиотом из Ютьюба.

 

Началось сразу же, как только встретил ее у служебного входа

– Привет, доча.

– Мммм.

Поцеловал чужую щеку. Коснулся чужой руки.

– Голодная?

– Не.

Забрал у нее школьный рюкзак.

– Тяжеленький.

Пожала плечами ради приличия.

А Капустин продолжал говорить, не сходя с места. Будто желал проверить наличие контакта прежде, чем они отчалят от “Тойота-центра”. Чтобы в случае обрыва быстренько найти и устранить.

– Домашнее задание завтра будешь делать? Или лучше сегодня?

Она соорудила большие глаза: как много слов в один заход. Но отец всерьез ждал ответа, и она ответила – через силу, комкая фразы – как актриса, уставшая в сотый раз прогонять одну и ту же пустяшную сцену из-за никчемных партнеров.

– Я же от бабушки. Заставила сразу после школы все уроки сделать.

– Да, бабушка, она такая, – подтвердил Капустин и потрепал дочку по плечу. – Что, поехали домой?

– Мммм.

Ау! Ау-у-у!

Глухо.

 

В машине он всё так же неуклюже пытался нащупать тему, которая хоть ненадолго увлекла бы дочь. Разговор обрывался на третьей-четвертой фразе. Предложил заехать в