- 1
- 2
Владимир Фёдорович Топорков Деликатное дело
Анну Васильевну Серову поймали с самогоном. Впрочем, так её в деревне никто не звал. Для односельчан она была Нюркой Козой (за что прозвали – сказать невозможно, но в деревне прозвище, как медаль, на всю жизнь), для соседок – просто Анькой, и только для одного человека – Сергея Яковлевича Пименова – была она Анечкой. Так величал он её, по-хозяйски усаживаясь за вдовий стол, расправляя усы. А усы у Сергея Яковлевича были пышные, пшеничного цвета, ни дать ни взять – кот Мурлыка с картинки. Наверное, за внешнюю солидность и степенность избрали Сергея Яковлевича, колхозного завхоза, председателем товарищеского суда. И теперь именно ему предстояло решить, как быть с Нюркой. А дело было так. К Нюрке, колхозной доярке, на масленицу пообещался в гости зять Колюха с дочерью. Теперь уже и рассказать трудно, как Катька подцепила Колюху. Сама она в мать – на язык звонкая, как бубен, оборотистая, за словом в карман не лезет. А Колюха – прямая противоположность Катьке, молчит, будто во рту пятаки катает, а сам что жердина осиновая – высокий, сухой, и кличка у него – Полтора Колюхи. За его рост. В тракторе своём он с трудом помещался, но работал старательно. Его в пример ставили. Правда, трактористы, собригадники его, так говорили: «Зря порох тратят на Колюху. Он нашёл – молчит, потерял – молчит». Наверное, только Нюрка да её дочь знали, что голос у Колюхи проявлялся за рюмкой. Пил он редко, по праздникам, дома или у тёщи, поэтому доблести его другим были неизвестны. Выпив гранёный, любил Колюха поговорить о жизни, и главное – о своей морской службе. Послушать его – так на Колюхе весь наш могучий флот держался – такие он умные речи командирам говорил, а решения принимал, что иному адмиралу и на ум не придут. Выговорившись, Колюха начинал петь свою любимую:Летят утки,
Летят утки.
И два гуся…
* * *
Сергей Яковлевич тоже слыл в деревне законником. Должность колхозного завхоза, видимо, приучила его к аккуратности, исполнительности. Когда ему доверили быть председателем товарищеского суда, он сразу, несмотря на свои пятьдесят, словно подрос, выше стал. И тело своё носил, будто хрустальную рюмку – разбить боялся. Его высокая, ещё стройная фигура корабельной мачтой плыла по деревне, и некоторые остряки пускали вслед: – Ишь как идёт, будто верхом едет! На остряков шикали, а сам Сергей Яковлевич неторопливо и с достоинством поворачивал голову: – Никак это ты, Киндюхин, шутки шутишь? Ты бы юмор свой укоротил! Юморист-сатирик, а сено в колхозе воруешь… Киндюхин, тракторист, резвый на язык малый, примолкал: он, и правда, на прошлой неделе, когда на лошади обедать приезжал, сбросил дома охапку сена. Попробуй, возрази – штраф припечатают. И только Нюрка Коза давала Сергею Яковлевичу «окорот»: – Ты, Серёженька, не очень высоко возносись, а то от важности, как пузырь, лопнешь… Любовь у них была старая. Лет двадцать назад, когда по пьяному делу утонул в пруду муж Нюрки, не оставил Сергей Яковлевич вдову без внимания. Впрочем, тогда он был холостяком ещё. Чем привлёк вдову – трудно сказать, но «роман» продолжался лет десять. И даже после того, как Сергей Яковлевич, наконец, женился. Нюрке он ситуацию объяснил так: – Дорогая Анечка, сама понимаешь – мне авторитет нужен. А какой авторитет у мужика будет, если он девку за себя взять не может. Всю жизнь смеяться над таким будут. Скажут, ничего не стоящий человек, коль с наследством берёт… Нюрка в день свадьбы ревела, как резаная, но недаром говорят: бабьи слёзы, что воскресный дождь – до обеда. Видимо, отошла душой быстро. И никто не удивился, когда через несколько дней в вечерних сумерках встретили сельчане Сергея Яковлевича, вышагивающего к дому Нюрки. Теперь Пименову предстояло решать судьбу Нюрки. «Конечно, – думал он самовлюблённо, – у меня и у самого ума хватит как поступить, да вот народ поддержит ли?» Из райотдела милиции Пименову протокол, составленный Кузьминым, поступил с припиской: обсудить на товарищеском суде. И если характеризуется положительно, в первый раз провинилась, можно на месте оштрафовать, а если злостная самогонщица, тогда судом дело пахнет, к уголовной ответственности привлекать надо. Егора Бабкина, бригадира, дружка своего старого, Сергей Яковлевич застал дома, тому не нужно было объяснять ситуацию: знал сам всё досконально. Не случайно шутил в своё время: – Я у тебя, Сергей, как посол для особых поручений. Надо тебе Аньку увидеть, вмиг организую… Поэтому Пименов спросил с ходу: – Как поступать будем с Нюркой? Егор человеком слыл мягким, душевным, недаром его в деревне любили. Но в тот вечер – неизвестно какая блоха укусила – начал грубо, будто не было между ними многолетней дружбы: – Ты чего хвостом заюлил, как пёс приблудный? Сам решай, у совести подсказ спрашивай. Моё мнение при мне останется… Домой Сергей Яковлевич возвращался, как побитый, плечи втянул в полушубок. Конечно, прав Егор – совесть у человека должна быть. И разве не его, Пименова, Анечка все эти годы как самого дорогого гостя встречала, миловала, на белую простынку- 1
- 2