Олесь Гончар Микита Братусь

Повесть

I

Славное выдалось утро: кто помер, еще и каяться будет. Снега убегают, звенят ручьи, все вокруг просыхает, парует. Небо обновилось — синеет совсем по-весеннему.

Сад мой стоит еще голый, но уже бродит соками, налился, вот-вот раскроются почки.

— Здравствуй, — говорю ему, снимая шапку.

По утрам я всегда снимаю перед ним свою заячью шапку с завязанными на затылке ушами.

Девчата смеются:

— Вы у нас, Микита Иванович, прямо народный артист!

Думают, чудит старик.

— Цокотухи, — говорю, — вы не смейтесь, без этого сад родить не будет.

— Без вашего здоровканья?

— А как же… Каждой яблоньке да грушке поклонишься и смотришь заодно — какова она? Не свил ли на ней гнездо вредитель, не холодно ли почке, не требует ли от меня срочной помощи.

Спокойный, тихий стоит сад. Видели бы вы, какими упругими, мускулистыми становятся эти деревья, когда подует ветер! А сейчас каждое словно мечтает о чем-то, глянцевым блеском вспыхивает на солнце, а там, где я прохожу, деревцо, будто невзначай, задевает меня, тянется ко мне своими живыми, влажными руками. Смышленое, знает, к кому тянуться… Еще бы не знать: в этот сад я вложил двадцать лет жизни.

Сегодня мы открываем траншеи в саду. Всю зиму они были закрыты рамами и рогожами, привалены сверху землею. Траншеи глубокие, длинные, стены обложены саманом и выбелены. Это наш лимонарий, подземная, вечно зеленая роща субтропических культур.

Садовник во всем понимает садовника. Только садовник может понять, с каким чувством поднимал я сегодня первую раму. Выдержали или нет? Сбудется наша мечта или, может, придется начинать все сызнова? Зиму-то цитрусы мои сидели не политые, в темноте, в траншеях, заметенных сверху снегами. Такую ночь не то что растению, и человеку нелегко было бы выдержать. Ночь многомесячная, как в Заполярье… Конечно, я и зимой не раз заглядывал к ним, давал им во время оттепели световую подкормку, но сегодня..

Открываю, а у самого сердце замирает. И девчата, неусыпные кадры мои, ученицы и помощницы, сбились возле меня, стоят — не дышат.

Быть у нас субтропикам или не быть?

Отворяю раму торжественно, словно дверь в свой завтрашний день. Солнечные зайчики, опередив меня, уже прыгнули в траншею, заиграли в белых подземных хоромах, осветили шеренгу маленьких наших южан.

— Зеленые! Живые!

Уже мы в траншее, ощупываем листья. Они хоть и ослабели за зиму, но не осыпались, не отмерли. Чую в них жизнь, это главное. Земля под цитрусами затвердела и спрессовалась — вытянули деревца из-под себя всю влагу. Теперь мы их польем. Будет вам вода, будет свежий воздух, получите света и тепла вдоволь. Впереди много роскошных солнечных дней.

— Видите, девчата, увенчались успехом наши труды. Разве не говорил я, что на наших землях да в наших условиях все будет расти и улыбаться. Не принимается у нас только одно дерево…

— Какое, Микита Иванович?

— Которого не сажаем. Только оно и не вырастет здесь.

Помощницы мои радуются цитрусам не меньше моего. У них есть для этого все основания. Разве не воевали они за лимонарий, как и я? Разве не рыли вот эти траншеи, так что мозоли вздувались на руках?.

Отгребают землю, поднимают рамы, весело грозят:

— Пойдем да притащим того долговязого морганиста сюда! Согнись-ка, мол, фома неверный, в дугу, полезай-ка в траншею да погляди: жив наш лимонарий!

Знаю, кому угрожают мои комсомолочки. Они имеют в виду нашего дорогого бухгалтера Харлампия Давыдовича Зюзя. Это он в прошлом году возглавил против меня оппозицию, когда я на правлении поставил вопрос о цитрусах.

— Мы вас уважаем, Микита Иванович, — разглагольствовал тогда Зюзь. — Никто не станет отрицать, что благодаря вашим сортам черешни и яблок наш «Червоный Запорожец» уже имеет немалые прибыли, иначе говоря, мы оказались в числе колхозов-миллионеров. К вам ездят на «победах» ученые, в газетах вас величают воинствующим мичуринцем, самородком. Все это так, признаем. Но то, что вы, Микита Иванович, сгоряча навязываете нам теперь, это… позвольте! Разве мы Крым, разве мы Одесса, чтобы браться за субтропики? Мы, как известно, Приднепровье, крайний север Таврии. Должно быть, поэтому нас и не трогают сверху — план по цитрусам нам не спущен. Так зачем же нам лезть вперед наших южных соседей, куда спешить? Или, может, сад у нас маленький? Ведь он засыпает нас фруктами! Пусть уже те пробуют, кому нечем похвалиться, те, что южнее нас, — увидим, что у них получится. Культура новая, незнакомая. А получится — тем лучше! — их опыт охотно переймем. Кто же из нас против новаторства в природе? К лимону, товарищи, я сам имел интерес, по собственной инициативе пробовал когда-то выращивать его в хате, в кадушке. Все он у меня получал, только чаем с сахаром я его не поил, а все-таки зимой взял он да и захирел, к весне и листья сбросил. А почему? Не та зона.

— Попал, — говорю, — ты пальцем в небо, товарищ Зюзь. Пока такой умник, как ты, стоит на берегу и разглагольствует, тот, кто, по-твоему, дурень, тем временем речку вброд переходит. Помнишь, когда-то были скептики, которые говорили, что и виноград у нас не выдержит, из всех закоулков каркали на Микиту, когда он высаживал первые кусты. А где сейчас те знатоки? Давай их сюда, я их утоплю в вине из наших новых зимостойких сортов винограда!

— А правда, утопили бы, — замечает наш голова^[1] товарищ Мелешко. — Да выгодно ли?

— Или, — продолжаю я, — возьмем историю с хлопком. В первые годы, когда наш украинский юг только начинал осваивать эту культуру, тогда из-за каждого угла нам шипели: «Не та зона! Не дозреют! Не раскроются коробочки до морозов!..» Было такое, товарищ Зюзь?

— Тогда с умыслом шипели, — ерзает на стуле Зюзь, — ты не равняй, пожалуйста!

— Тогда с умыслом, а сейчас ты, зерно, без умысла уже сам протер несколько пар штанов, сотканных из голопристанского или мелитопольского хлопка. Из того, в который не верили!

— Это не совсем то, — бросает Зюзь.

— То, — говорю, — именно то.

Тогда он, бедняга, попробовал меня на теории сбить. Приплел сюда нашу среднюю температуру, козырнул известными всем данными о числе солнечных дней, необходимых для нормального вызревания цитруса. Думает, припер Братуся к стенке, радуется:

— Не сходится баланс! Разрыв большой!..

— Если бы, — говорю, — сходился баланс наших климатических условий, нечего бы и ломиться в открытую дверь. Цитрусы уже давно бы распространились на Украине.

— А теперь разве мы себе климат переизбрали? Что вы сейчас можете противопоставить суровости наших континентальных зим? Ведь речь идет не о каком-то новом