товарищества в начале сменилось затем настороженным восхищением, потом пришли симпатия и уважение, за которыми последовал новый приступ настороженности, скорее раздражение, чем восхищение. Все эти ощущения всколыхнулись разом, когда он подписал контракт на бой с Леоном Спинксом в качестве «разогрева» перед своей лебединой песней на шестнадцать миллионов долларов против Кена Нортона.

Тогда я этого не сознавал, но мой интерес к Мухаммеду Али перешел на совершенно другой уровень. Я видел все бои Леона на монреальской Олимпиаде 76-го и помню впечатление, граничащее с благоговением, от того, как он бросался и укладывал всех и вся, кого против него выставляли. Я никогда не видел, чтобы молодой боец упирался в пол обеими ногами и чуть кренился вперед или подавался вперед телом, когда наносил хук той или иной рукой.

Арчи Мур был, вероятно, последним значительным боксером, обладавшим таким редким сочетанием мощи, рефлексов и острой тактической интуиции, которая просто обязана быть у боксера, чтобы избежать даже случайного риска полного контакта. Но Леон рисковал постоянно и в большинстве боев ничего больше не делал.

Это был стиль чисто камикадзе: «подвижный треножник», в котором ноги Леона превращались в две опоры треножника, а тело его противника – в третью. Это было интересно по двум причинам. Во-первых, «треножника» не существует, пока удар из этой стойки не придется в голову или тело противника, поэтому промах может иметь фатальный исход или как минимум вызовет недоумение и даже слабую улыбку-другую судей на риге, которые подсчитывают очки. Во-вторых, если удар приходится в цель и возникает «треножник», в цель передается почти сверхъестественный энергетический импульс, особенно если злополучная жертва откинулась на веревки как можно дальше, втянув голову в защитной стойке, – по тактике Али.

У боксера, который упирается в пол обеими ногами, а потом подается вперед, чтобы выбросить хук, весь свой вес вкладывая в этот удар, смещается сам центр тяжести. В этот момент он уже не в состоянии сдать назад, и если промахнется, то не только потеряет очки за дурацкую неуклюжесть, но и откроет голову, в которую может прийтись любая точечная комбинация ближнего боя, а это обычно заканчивается нокдауном.

Таков был стиль Леона на Олимпиаде, и зрелище наводило ужас. Он загонял противника туда, откуда тому некуда бежать, а потом в первом же раунде из стойки-«треножника» наносил парочку своих сотрясающих мозги ударов. На Олимпиаде у поединков всего три раунда, и когда тебя так отделывают в первом, времени оправиться не остается…

…даже не захочешь оправляться, едва сообразишь, что у зверюги, к которому тебя вытолкнули на ринг, обратной передачи нет и что он с равной вероятностью атакует что телефонный столб, что человека.

Немногие боксеры способны справиться с таким стилем тотальной атаки и не уйти в глухую в оборону, чтобы придумать новую тактику боя. Но за три раунда такого не успеешь, как не успеешь и за десять, двенадцать, даже за пятнадцать, потому что Леон не оставляет времени на размышления. Он раз за разом наскакивает, молотит. Упершись в пол и подавшись навстречу третьей «ноге Треножника», он может разом нанести три-четыре удара с обеих сторон.

Впрочем, бедолаги, которых Леон разделал на Олимпиаде, были любителями. И все мы стали чуть-чуть беднее от того, что золотую медаль он завоевал в легком весе, потому что, будь он на несколько фунтов тяжелее, ему пришлось бы выйти против элегантного кубинского чемпиона Теофило Стивенсона, который все три раунда дубасил бы его как грушу.

Но по причинам своим собственным и Фиделя Кастро Стивенсон, олимпийский чемпион в тяжелом весе на Олимпиаде и 72-го и 76-го годов и единственный современный тяжеловес, у которого достанет и ума, и физической силы драться с Али, пожелал остаться «чемпионом мира в тяжелом весе любительских игр» и не совершать последний рывок на великий ринг, каким стал бы его бой с Мухаммедом Али.

Какие бы причины ни заставили Кастро решить, что матч Стивенсона с Али (будь то в 1973-м или 1974-м, когда Мухаммед завоевал сердца и умы всего мира победой над Джорджем Фореманом в Заире) не в интересах ни Кубы, ни Кастро, ни, возможно, даже самого Стивенсона, они навсегда будут сокрыты черным туманом политики и убеждением таких, как я, что те же самые дурацкие политические императивы, погребшие под наследием провала и позора все прочие проблемы нашего поколения, были истинной причиной, почему двух великих гениев-тяжеловесов нашего времени так и не выпустили на один ринг.

Таково мое личное мнение, хотя даже мои друзья в «индустрии бокса» отмахиваются от него как от дурацкой ерунды недалекого писаки, который умеет рассказать про наркотики, насилие или политику президентских кампаний, но никак не добьется успеха в их мире. Бокс.

Это ведь «эксперты» снисходительно хмыкали, когда я в Лас-Вегасе говорил, что принимаю любые ставки на Леона Спинкса против Мухаммеда Али из расчета десять к одному, а с тем, кто умеет считать, готов столковаться на пять к одному или, может, на четыре. Но никто в Вегасе, способный выплатить хотя бы половину выигрыша, не соглашался принимать ставки даже восемь к одному.

«Экспертов» всех областей объединяет одна отличительная черта: они никогда не поставят деньги или что-либо еще на то, в чем, по их заявлениям, они убеждены. Потому они и «эксперты». Они вальсируют по минному полю рискованных утверждений, которое отделяет политиков от азартных игроков, а когда ты достиг высот, с которых можешь называть себя экспертом, чтобы не скатиться оттуда, надо подстраховывать свои ставки (оглашаемые и неоглашаемые) так искусно, чтобы твою высоко ценимую репутацию не подмочило ничего, ну разве какая-нибудь нелепость, которую можно списать на божий промысел.

Например, я живо помню собственное разочарование, когда Норман Мейлер отказался ставить на свое почти стопроцентное убеждение, что Джордж Фореман слишком силен и что Мухаммед Али не справится с ним в Заире. А еще я помню, как в Лас-Вегасе меня хлопнул по груди спортивный журналист из Associated Press, когда однажды в «Хилтоне» в баре при казино разговор зашел про бокс.

– Леон Спинке тупой карлик, – рявкнул он в оскалы прочих экспертов, собравшихся послушать, кто что думает о бое. – У него столько шансов выиграть чемпионат в тяжелом весе, как у вот этого парня.

«Этим парнем» был я, и свою полнейшую убежденность репортер АР подчеркнул, стремительно ткнув меня в солнечное сплетение.

С тех пор я не раз поминал ему тот разговор. Когда я сказал, что дословно процитирую его слова как крупицу предматчевой мудрости, он переменился