неизвестный бандит, может, как раз один из тех мерзавцев, что хотят войны!.. Значит, слухи, ходившие по селу, сейчас неожиданно оправдались, превратились в близкую, ощутимую всеми опасность. Илонка в отчаянии стиснула кулачки:
— Скорее искать его, уничтожить, убить!
Люди гудели, рвались в бой. Тяжело дыша, выдергивали из земли увесистые колья, по которым вился виноград. Кто-то уже размахивал вырванной из повозки оглоблей, в чьих-то руках блеснул садовый нож.
— Спокойно, — сказал лейтенант, внимательно осматривая под густыми кустами место, где, видимо, еще совсем недавно лежал бандит.
— Отсюда он стрелял, — уверенно объяснял сержант. — Но пока я сюда добрался, здесь уже никого не было. Отполз…
След шел под кустами, уходил на запад.
Надо было действовать. У предусмотрительного Лукича нашелся в кармане индивидуальный пакет. Взяв его, Бежика и несколько молодых женщин принялись делать Лошакову перевязку. Остальных присутствующих лейтенант быстро разбил, на группы, назначил старших и, разъяснив задачу, разослал в разные концы виноградников. Надо было успеть поймать его до темноты: скоро вечер.
«Если не успеем, то темнота его спасет», — услышала Илонка чьи-то слова.
Возле бочки с вином не осталось никого. Каждый в этот час хотел быть в строю.
Раскинувшись несколькими потоками, заходя издалека, люди постепенно со всех концов окружали плантации. Шли, прочесывая каждый куст, где мог притаиться преступник. Кто он? Каким ветром занесло его в эти края? С какой целью он стрелял в сержанта? Никто этого не знал. Люди знали одно: стрелять в советского сержанта мог только фашист, военный преступник, поджигатель войны. Они беспокоились за свое собственное будущее. У каждого перед глазами проплывали еще не стершиеся в памяти кровавые ужасы войны, заслонив собой радость нарушенного праздника, разжигая ненависть к виновнику тревоги, вызывая у каждого жгучее желание расправы.
Шли, как на зверя, который долго вредил. С кольями в руках, с воинственным возбуждением во взглядах. Мужчины и женщины, парни и девчата. Все теснее и теснее смыкались отдельные людские потоки…
Лейтенант Вечирко вместе с Лукичом, Штефаном и несколькими крестьянами двигался по основному следу, который оставил за собой отползающий враг. Видимо, он был ранен: то и дело кто-нибудь замечал на земле пятна свежей крови.
Илонка держалась рядом с отцом. Она нетерпеливо дергала его за руку, тянула вперед:
— Если не успеем, темнота его спасет.
В самом деле, скоро вечер, а виноградники велики, раскинулись на десятки гектаров. Двигаться приходится медленно, осторожно: каждую минуту можно ждать выстрела. Да еще, как на грех, кусты пошли высокие, густые — сквозь них далеко не увидишь.
— Папа, возьми меня на руки, я буду смотреть…
— Он тебя застрелит: ты в белом…
— Но ведь он удерет! И тогда опять придет война…
Штефан некоторое время раздумывает над словами дочери. Как бы в забытьи нежно гладит ее красивую головку.
— …Все погорит, все разрушится, и мы будем сидеть в грязном, холодном бункере, каждую минуту ожидая бомбы на головы… О Езуш-Мария!
Кузнец темнеет с лица, поднимается на цыпочки, всматриваясь в просветы между кустами. Нет, так не увидишь далеко!
— Ну, хорошо… Иди.
Он берет Илонку на руки, сажает к себе на плечо. Ее туфельки, с утра белые, как снег, сейчас стали совсем серыми от пыли.
— Смотри внимательно… Потому что если не будешь внимательной, то он нас убьет.
Илонка напряженным взглядом окидывает плантацию. Но нигде ничего подозрительного. Ей не терпится:
— Наверно, он уже удрал!
Издали огромной живой дугой движутся навстречу сентиштванцы, бредут по грудь в густой зелени. Хорошо, когда все вместе, когда все дружно, — тогда ничего не страшно.
Солнце уже заходит, просветы между кустами наполняются тенями.
Убежит или не убежит?
Вдруг Илонка вздрогнула всем своим упругим, горячим тельцем и крепко прижалась к отцу.
— Что случилось, дочка?
— Вижу…
Штефан быстро пригнулся. Илонка взволнованно зашептала:
— Не пригибайся, папа, выпрямись… Потому что так мне не видно.
— Где он?
— Вон там… Выпрямись!
Штефан выпрямился, обеими руками держа Илонку, как сокола, на плече.
До преступника было еще довольно далеко. Он быстро отползал в глубь широкого оврага, стараясь держаться в тени, иногда тяжело и неловко прыгая от куста к кусту.
Затаив дыхание, Илонка следила за ним. Оборванный, простоволосый, поблескивая подковами сапог, он отползал, как прибитый волк, изредка озираясь, и тогда девочка ясно видела его смертельно бледное, отвратительно перекошенное страхом лицо.
Так вот он какой, тот, кто хочет войны! Это ему хочется убивать людей, перетоптать виноградники, загнать Илонку с матерью в подземелье и навеки завалить там? Дудки!..
Отец тяжело дышит, торопясь за лейтенантом.
— Видишь, Илонка?
— Вижу!..
— Не спускай с него глаз… Следи!
— Слежу…
Лейтенант молча идет впереди с револьвером в руке, Лукич — с автоматом наготове. За их спинами Илонке ничего не страшно.
Идут все быстрее, все стремительнее.
— Следишь?
— Слежу…
Где-то далеко в тихом вечернем воздухе весело ударили праздничные бубны. То, видимо, поставчане встречным карнавалом уже выходили на шлях.
ЛитВек: бестселлеры недели
