вспоминал дни и недели, проведенные с ними вместе, вспоминал все, что чувствовал, когда писал их, когда вглядывался в их постепенно проступавшие на холсте черты. И вспоминал то, что чувствовал позже, когда вновь и вновь возвращался к ним, и каждый раз открывал в них что-то для себя новое, ускользавшее прежде от моего взгляда - просто потому, что когда-то это было обыденным в моем восприятии мира, но потом ушло навеки, сохранившись лишь в картинах и неожиданно открываясь для меня самого много позже. "Мадонна" проводила меня долгим задумчивым взглядом, кто-то помахал рукой из окошка старой ветряной мельницы, кто-то почти неразличимый вдали посмотрел на меня в морской бинокль с палубы парусника, огибающего острова. И я шел от картины к картине, ничего вокруг, кроме них, не замечая.

И вдруг остановился.

Потому что прямо в глаза мне со стены смотрел Дьявол.

Он ничего не говорил мне. Ему незачем было со мной разговаривать. Он презрительно скривил губы и смотрел властно и высокомерно. Он был одет как обычный человек, и выглядел он как обычный человек, но взгляд его таил в себе такую силу, был так глубок и пронзителен, что не оставалось ни малейшего сомнения в том, кому он принадлежит. В этом взгляде ощущалась сила, способная парализовать волю любого самого волевого человека, и была в нем мудрость - злая мудрость того, кто знает все несовершенства мира и готов воспользоваться ими в своих низменных целях. Он соединял в себе все эти качества и таил вдобавок еще много такого, чего я не сумел разглядеть и осознать в те минуты. Он приковывал к себе, от него невозможно было оторваться, я не мог сделать и шага, не мог пошевелиться, парализованный этим взглядом, залезающим в самую душу. Неужели я написал это лицо, неужели это я вложил в него такую силу? Откуда взялась она, как смог я перенести ее на холст? Я яростно затряс головой, сбрасывая наваждение дьявольского взгляда, с трудом отвел глаза от картины, перевел дух.

- Ну что? - спросил меня Анно, тронув за локоть. Я не слышал, как он подошел. Я молча оглянулся, посмотрел вокруг. Уборщица уже ушла, никого, кроме нас двоих, не было в зале.

Не ответив, я молча подошел вплотную к картине. Изо всех сил стараясь избегать взгляда Дьявола, стал внимательно осматривать ее. Нет, сомнений не оставалось - это была моя картина. По сути - не более, чем эскиз, написанный в спешке, среди будничной суеты, неровными мазками, с многочисленными огрехами, хорошо заметными при внимательном рассмотрении. Я искал в картине чего-то, что раскрыло бы мне ее силу, не замеченную мной раньше, хотел увидеть неуловимые штрихи, которые в корне меняли бы впечатление от нее, но не находил для себя ничего нового - лишь свои поспешные и не слишком умелые мазки. Ничего нового не появилось в этой картине с тех пор, как я видел ее последний раз. И только Дьявол, изображенный на ней, ожил. И стоило мне вновь встретиться с ним взглядом, как я опять потерял власть над собой, застыл, прикованный к месту, вбирая в себя этот взгляд и все, что за ним стояло, чувствуя, как он завладевает моей душой и начинает командовать моим телом. Я попытался бороться с ним моим творением! - но не смог выдержать и минуты этой борьбы. Я почувствовал, что сердце мое бьется на пределе, дыхание стеснено, голова кружится и, понимая, что долго мне этого не выдержать, усилием воли отвел глаза, повернулся на нетвердых ногах и зашагал к выходу из зала.

Анно нагнал меня у двери, взял за локоть. Несколько минут мы простояли молча, глядя назад. Дьявол отсюда виден не был, но теперь, после его взгляда, все остальные картины поблекли, висели на стенах нелепыми разноцветными пятнами с размытыми очертаниями. Мимо нас прошел, гремя ключами, сторож, подошел к электрическому щитку и стал гасить свет в зале.

- Хочешь почитать книгу отзывов? - спросил Анно напряженным, неестественным голосом.

- Нет. В другой раз. Потом. Завтра.

- Ты, похоже, не ожидал этого.

- Не ожидал...

Я сам говорил каким-то чужим голосом, слова звучали странно и незнакомо.

Мы вышли из зала. За нами, погасив лампу у входа, вышел сторож и начал запирать двери. Полутемной лестницей мы спустились вниз и вышли на улицу.

- Куда поедем? - спросил Анно.

- Домой.

Мы сели в машину. Анно достал свою трубку, сунул ее в рот, молчал, не заводя мотора. Я не торопил его, мне было все равно.

- Знаешь, - сказал он, - народа с каждым днем все больше. Сегодня особенно...

Он замолчал, поняв, что говорит не о том. Потом спросил:

- Как ты написал его?

- Не помню точно... Не помню. День какой-то гнусный был. Ничего не получалось. Все валилось из рук. Работать не хотелось. Выходить никуда не хотелось. Дождь со снегом, слякоть, холод. Ветер. Отопление еще отключили... Пошел в мастерскую и давай малевать. Потом увидел, что ерунда получается, бросил. Хотел закрасить, да все руки не доходили. Ты же видел, что он не закончен. Так, намечен - и все.

- Только взгляд...

- Да не писал я этого взгляда! Не писал! Не знаю я, откуда он взялся!

Мы молчали. Было тихо, лишь изредка проезжали машины. Почти совсем уже стемнело, и все вокруг в этой темноте казалось пустым и заброшенным. Прохожих почти не было, и не верилось, что днем у входа в этот маленький окраинный клуб толпится народ, желая попасть на выставку.

- Может, снимем его? - спросил я.

- Как его теперь снимешь? И почему? Потому что нам в головы лезет всякая чушь, когда мы заглядываем ему в глаза? Так это ведь не картина виновата. Это нам самим, пожалуй, следует к психиатру обратиться. Тьфу, мистика какая-то, - он отвернулся к окну, немного помолчал. Затем, не поворачиваясь, стал говорить как бы сам с собой. - Ведь каждый день к нему, проклятому, подхожу, каждый день торчу перед ним по полчаса. Не хочу идти, боюсь идти, а иду. Он же мне душу каждый день наизнанку выворачивает, он же залезает туда своим взглядом и выкапывает всякую мерзость, о которой я раньше и понятия не имел! И так он делает с каждым, кто на него смотрит. И чем дольше смотришь, тем страшнее становится. Ты-то этого еще не почувствовал, - повернулся он ко мне. - Ты-то сегодня перед ним, почитай, в первый раз стоял...

Он завел мотор, тронул машину.

До самого дома мы с ним больше не разговаривали. Но всю дорогу думали об одном и том же. Да и о чем еще могли мы думать?

- Ладно, - сказал он, остановившись у подъезда. - Иди, отдыхай. Утром все предстанет в другом свете. Напридумывали мы тут всякого да сами же и поверили. Как дети... - он усмехнулся.

Я ответил ему слабой улыбкой, пожал руку и вылез из машины. На пороге я оглянулся. Он махнул рукой и тронул машину.

Дома был Дьявол.

Я видел его повсюду.

Он смотрел на меня из темного окна, из зеркала, из темноты дверного проема.

Я отводил от него взгляд