стараясь подольше растянуть удовольствие.
Насытившись, я почувствовал, что мощная волна радости, захватившая меня, настоятельно требует выхода. Я вскочил и, как одержимый, стал исполнять в темноте какой-то бешеный танец, пока не ударился коленом о выступ скалы. Но даже это не омрачило моей радости: я просто расхохотался над болью в колене и над собственной неловкостью. И это не был смех сумасшедшего или пьяного. Нет, никогда в жизни мой разум не отличался такой ясностью, никогда мой мозг не работал так отчетливо. Я невероятно глубоко понимал свое положение — положение человека, заживо погребенного в недрах земли, в вечном мраке, отрезанного от людей, природы, солнца. Но как ни странно, именно эта мысль о моей оторванности от остального мира наполняла меня неистовым восторгом. Именно в этом я находил какой-то своеобразный и острый смысл жизни. И напротив, лишь только я хоть мельком допускал мысль о том, что меня могут найти и увести отсюда, как все мое существо охватывал страх и слезы отчаяния закипали у меня на глазах. Но я гнал от себя мысли о возвращении к людям, и поэтому ощущение ликующей радости почти не покидало меня. Я потерял представление о времени. Оно просто перестало существовать для меня. Свои часы я сорвал с руки и разбил о скалу, а потом посмеялся над этим. Я несся в каком-то бесконечном потоке удовольствий. Я плясал, пел песни, хохотал, купался в роднике, спал сладко и крепко, без снов. Проснувшись же, всегда находил под кустом Тасли Куми очередное яблоко. — О, Тасли Куми! Ты действительно Услада Одиночества!.. — кричал я в упоении, и гулкое эхо многократно вторило мне под сводами подземных зал и коридоров.
Насытившись, я почувствовал, что мощная волна радости, захватившая меня, настоятельно требует выхода. Я вскочил и, как одержимый, стал исполнять в темноте какой-то бешеный танец, пока не ударился коленом о выступ скалы. Но даже это не омрачило моей радости: я просто расхохотался над болью в колене и над собственной неловкостью. И это не был смех сумасшедшего или пьяного. Нет, никогда в жизни мой разум не отличался такой ясностью, никогда мой мозг не работал так отчетливо. Я невероятно глубоко понимал свое положение — положение человека, заживо погребенного в недрах земли, в вечном мраке, отрезанного от людей, природы, солнца. Но как ни странно, именно эта мысль о моей оторванности от остального мира наполняла меня неистовым восторгом. Именно в этом я находил какой-то своеобразный и острый смысл жизни. И напротив, лишь только я хоть мельком допускал мысль о том, что меня могут найти и увести отсюда, как все мое существо охватывал страх и слезы отчаяния закипали у меня на глазах. Но я гнал от себя мысли о возвращении к людям, и поэтому ощущение ликующей радости почти не покидало меня. Я потерял представление о времени. Оно просто перестало существовать для меня. Свои часы я сорвал с руки и разбил о скалу, а потом посмеялся над этим. Я несся в каком-то бесконечном потоке удовольствий. Я плясал, пел песни, хохотал, купался в роднике, спал сладко и крепко, без снов. Проснувшись же, всегда находил под кустом Тасли Куми очередное яблоко. — О, Тасли Куми! Ты действительно Услада Одиночества!.. — кричал я в упоении, и гулкое эхо многократно вторило мне под сводами подземных зал и коридоров.