пошел в лес, но возвратился оттуда с пустым мешком. Золоченые сундуковские орехи уже были оборваны…
А назавтра Ванятка к поезду вышел рано. Курьерский поезд агукнул за осинником и, пыхтя, остановился на станции. Ванятка поднял стакан с орехами и, как обычно, закричал:
— Кому орешки золоченые?!
К нему потянулись пассажиры. Но перед Ваняткой неожиданно выросли мальчишки и стали сыпать орехи всем желающим без денег.
— Берите, — орали они, обегая поезд. — Это гостинцы… Сундуковские…
Так повторилось и на второй, и на третий день.
Днём у Ванятки орехов никто не покупал, и он вышел к вечернему поезду. Возле хвостоного вагона высыпал орехи прямо в картуз какому-то военному, потянулся было за деньгами, но почувствовал за своей спиной колкие глаза. Оглянулся — из-за лип на него смотрели мальчишки. Ванятка рассердился. Бросился вдоль поезда, раздавая орехи. Сыпал он орехи в карманы пассажирам, в платки и просто в пригоршни. Сыпал так, задаром — не за деньги. — Берите, ешьте, — приговаривал он, — сундуковские гостинцы, ешьте… Он остановился, когда мешочек был пуст да и поезда уже не было. Паровоз плавно втягивал вагоны в осенний лес. Ванятка взглянул на темнеющий вдали осинник, и ему стало легко. Будто всю его тяжесть увез этот поезд. Убежал считать шпалы по всей земле нашей. Откуда-то вынырнули мальчишки. И Ванятка смело шагнул мальчишкам навстречу, потому что они первый раз в жизни понимали его.
Стоял конец сентября. Мы с Тоськой, тоненькой и гибкой, как дубок, отправились в лесок за шишками. Мы хотели вылущить из них семена и посеять возле реки. Из посёлка вышли скорым шагом. Тоська не хотела отставать, поэтому старательно перебирала ногами. Сентябрь был сухой. И солнце не дробилось, как летом, на осколки, а заливало дорогу золотым потоком. Впереди показался весь бурый и косматый, как медведь, лес-лесок и отгородил от дороги поляну. Она вся была утыкана старыми, полугнилыми пнями. Я торопился, ныряя в перелесок, на залитую солнцем поляну. Тоська запуталась в ельничке и начала заметно отставать. Наконец она шлепнулась возле переднего пня, зарылась носом в жесткую и увядшую уже траву. — Что с тобой? Ты споткнулась о корягу? — Нет, ответила она. — Духу не хватило, чтоб дальше бежать. А так вы меня подождете, и я немного отдохну. Тоська вскочила на ноги, скосила в мою сторону серые глаза и медленно начала заплетать косички, перевязанные красной тесёмкой у самого корня. Когда я шагнул с поляны в лес-лесок. Тоська бросила возиться с косичками и медленно потопала за мной. — Смотрите, вон белка! Белка побежала! Тоська вырвалась вперёд. И я действительно увидел белку. Она быстро и легко перебиралась по выгнутой в лугу орешине. Но там её кто-то вспугнул, и белка спрыгнула вниз. Потом она взмахнула на старую обожженную молнией сосну и пропала с глаз. Мы обошли сосну и тут же наткнулись на высокий стожок шишек. Ясно — это белкин склад. Он был устроен между двух высоких и ещё здоровых пней.
— Это белка их собрала, правда? — спросила Тоська. — Значит, их брать нельзя — они белкины. Я согласился с нею. А когда мы разогнулись и хотели пойти дальше, белка неожиданно швырнула в нас шишкой. Тоська поймала ее на лету и засмеялась. Лес тоже захохотал. Поведение белки — смелое и дерзкое, но нам некогда было об этом думать, и мы нырнули в ореховые кусты. Тут я нашел причудливой формы корягу, хотел показать её Тоське, но девочки рядом не оказалось. Я позвал ее. Отозвался мне только лес-лесок. Я заволновался и повернул назад. Нашел Тоську у белкиного клада. Она деловито совала шишки в мешок. Я остановился, а Тоська опять скосила в мою сторону глаза и сказала: — Мне уже хватит шишек. Я пойду домой… Тогда я возмутился: — Они же белкины!.. И мы договорились их не брать. Но Тоська не смутилась: — Да, они белкины. Но белка захотела, чтобы эти шишки достались мне. Я опешил: — Почему именно тебе, а не мне? Тоська сузила глаза, встала с колен. — Потому что белка в меня шишкой бросила, а не в тебя. — И она по-хорошему засмеялась. Мне ничего не оставалось, как отправляться в лес теперь одному.
Днём у Ванятки орехов никто не покупал, и он вышел к вечернему поезду. Возле хвостоного вагона высыпал орехи прямо в картуз какому-то военному, потянулся было за деньгами, но почувствовал за своей спиной колкие глаза. Оглянулся — из-за лип на него смотрели мальчишки. Ванятка рассердился. Бросился вдоль поезда, раздавая орехи. Сыпал он орехи в карманы пассажирам, в платки и просто в пригоршни. Сыпал так, задаром — не за деньги. — Берите, ешьте, — приговаривал он, — сундуковские гостинцы, ешьте… Он остановился, когда мешочек был пуст да и поезда уже не было. Паровоз плавно втягивал вагоны в осенний лес. Ванятка взглянул на темнеющий вдали осинник, и ему стало легко. Будто всю его тяжесть увез этот поезд. Убежал считать шпалы по всей земле нашей. Откуда-то вынырнули мальчишки. И Ванятка смело шагнул мальчишкам навстречу, потому что они первый раз в жизни понимали его.
Белкин клад
Стоял конец сентября. Мы с Тоськой, тоненькой и гибкой, как дубок, отправились в лесок за шишками. Мы хотели вылущить из них семена и посеять возле реки. Из посёлка вышли скорым шагом. Тоська не хотела отставать, поэтому старательно перебирала ногами. Сентябрь был сухой. И солнце не дробилось, как летом, на осколки, а заливало дорогу золотым потоком. Впереди показался весь бурый и косматый, как медведь, лес-лесок и отгородил от дороги поляну. Она вся была утыкана старыми, полугнилыми пнями. Я торопился, ныряя в перелесок, на залитую солнцем поляну. Тоська запуталась в ельничке и начала заметно отставать. Наконец она шлепнулась возле переднего пня, зарылась носом в жесткую и увядшую уже траву. — Что с тобой? Ты споткнулась о корягу? — Нет, ответила она. — Духу не хватило, чтоб дальше бежать. А так вы меня подождете, и я немного отдохну. Тоська вскочила на ноги, скосила в мою сторону серые глаза и медленно начала заплетать косички, перевязанные красной тесёмкой у самого корня. Когда я шагнул с поляны в лес-лесок. Тоська бросила возиться с косичками и медленно потопала за мной. — Смотрите, вон белка! Белка побежала! Тоська вырвалась вперёд. И я действительно увидел белку. Она быстро и легко перебиралась по выгнутой в лугу орешине. Но там её кто-то вспугнул, и белка спрыгнула вниз. Потом она взмахнула на старую обожженную молнией сосну и пропала с глаз. Мы обошли сосну и тут же наткнулись на высокий стожок шишек. Ясно — это белкин склад. Он был устроен между двух высоких и ещё здоровых пней.
— Это белка их собрала, правда? — спросила Тоська. — Значит, их брать нельзя — они белкины. Я согласился с нею. А когда мы разогнулись и хотели пойти дальше, белка неожиданно швырнула в нас шишкой. Тоська поймала ее на лету и засмеялась. Лес тоже захохотал. Поведение белки — смелое и дерзкое, но нам некогда было об этом думать, и мы нырнули в ореховые кусты. Тут я нашел причудливой формы корягу, хотел показать её Тоське, но девочки рядом не оказалось. Я позвал ее. Отозвался мне только лес-лесок. Я заволновался и повернул назад. Нашел Тоську у белкиного клада. Она деловито совала шишки в мешок. Я остановился, а Тоська опять скосила в мою сторону глаза и сказала: — Мне уже хватит шишек. Я пойду домой… Тогда я возмутился: — Они же белкины!.. И мы договорились их не брать. Но Тоська не смутилась: — Да, они белкины. Но белка захотела, чтобы эти шишки достались мне. Я опешил: — Почему именно тебе, а не мне? Тоська сузила глаза, встала с колен. — Потому что белка в меня шишкой бросила, а не в тебя. — И она по-хорошему засмеялась. Мне ничего не оставалось, как отправляться в лес теперь одному.