сеней заспанный мальчик лет десяти, сел между мужиками, спросил:

— А ребята где?

— Это мы щас! — вскочил Цура, зверским взглядом озирая улицу. Убежал. Не из угодничества. Он был счастлив, что стал нужным хотя бы этому мальчику.

Мордвин сказал:

— Спать надо меньше.

— Мы всю ночь ехали.

— Торопились, значит.

— Нет. Ехали тихо. А я торопился.

— А чего торопился-то?

— Сюда. Тут ведь город.

— Какой же это город? Село.

— Неправду вы говорите. В селах дома деревянные, а здесь каменные. И дорога настоящая, каменная.

— Ты, я гляжу, парень с понятием. Отец дома?

— В конторе. У нас в двух комнатах — лесничество, а в двух — мы будем жить.

— Он у тебя строгий?

— Мой папа? Он очень веселый!

— Тогда все в порядке. Я ведь тоже веселый. Заметно?

— Чуть-чуть.

Мордвин расхохотался и пошел в дом. Улица опустела на миг, но тут появился Цура. Он тащил за шиворот крошечного мальчика, кривоногого, запуганного, заплаканного.

— Вот, — сказал Цура, переводя дух. — Играйте.

Ребята стояли друг перед другом. Сын лесничего на крыльце, а тот, кого притащили знакомиться, на земле, в перекошенной одежде. Цура одернул на мальчике вельветовую куртку и с беспокойством посмотрел на сына лесничего.

— Больше не было никого. На речке все.

— Меня зовут Федор! — сказал сын лесничего. — Это меня в честь деда, главного комиссара Красной Армии так назвали.

Притащенный молчал. Цура опять забеспокоился.

— Ну, чего ты! Скажи! Да он хороший парень… Ну чего ты? Скажи! Куком его у нас зовут. Как зовут-то? Дам вот по сопатке за молчанку! С человеком разговариваю или с кем?

— Ярославом меня зовут, — сказал вдруг мальчик.

— Ярославом? — Цура поднял ногу, щелкнул ладонью по каблуку сапога и улыбнулся. — Имя-то какое! Красивое имя! Чуешь, Федя? Имя-то у него! Вот тебе и Кук!

Федя сошел с крыльца, отдал кнут Цуре.

— Пошли, — сказал он мальчику. — Пошли куда-нибудь.

Ярослав последовал за новым жителем Старожилова.

3

Они пробрались между сараями на задворки. Здесь была глубокая канава, за канавой лужайка, окаймленная высокими аллеями древних лип.

Федя сел у забора.

— Садись.

— Нет, — покачал головой мальчик, — штаны станут зеленые…

— Ну как хочешь! — Федя уселся поудобнее, но разговаривать снизу вверх было почему-то неприятно.

Федя встал.

— Ты не думай, — сказал он. — Это Цура такой сердитый, а я — наоборот. У меня отец очень добрый. Я специально добрые поступки делаю. Знаешь, почему?

Мальчик посмотрел на него быстро, но тотчас опустил глаза.

— Потому что только доброму откроется Та Страна.

Мальчик поднял глаза на Федю, мышонок страха сидел в этих огромных серых глазах настороже, но было видно, что сам мальчик готов уже выйти из укрытия.

— В Той Стране — как в русских сказках, — быстрым шепотом заговорил Федя. — Там и Медведь на Липовой Ноге, и Колобок, и Тяп-ляп — выйдет корабль. И Царевна-лягушка там есть. Ты в это веришь? Ты веришь, что такая страна есть на самом деле? Она где-то близко. Ты веришь?

— Верю, — сказал Кук, и глаза его засияли ответным огнем: мышонок страха сгинул. — Где-то она есть. Но вот где?

— Может, там, где ты стоишь сейчас.

— Нет, она в горах, среди голубых льдов.

— В Той Стране не может быть холодно!

— Там льды для отвода глаз. Они сверкают на солнце и отводят людям глаза. А за этим льдом — Та Страна.

— Все равно. Надо поискать ее поблизости. Надо изучить все норы земляных пчел.

— Но ведь не под землей же она?! — испугался Кук.

— А почему не под землей? Вход может быть там, где и не подумаешь.

— А вдруг жители Той Страны на краю гибели? Вдруг там тоже война?

— Надо помочь им. Надо скорее найти вход. Я тебя жду у своего дома завтра, до восхода солнца.

— Я приду! — голос у Кука даже зазвенел.

— Кто будет посвящен в нашу тайну; тот должен носить на груди репей.

Они подошли к репейнику. Федя сорвал для себя с макушки самый красивый, распустившийся. Кук сорвал крошечный серый комочек.

— Так будет незаметно, а то мама заставит чистить одежду.

— До завтра, Ярослав!

— До завтра, Федор!

— А ты знаешь, что один Федор был царем?

— Знаю. Только царей Федоров было четыре.

— Врешь?! — удивился Федя.

— Не вру. Приходи ко мне домой, я покажу тебе историческую книжку.

— Один был Федор. Сын Ивана Грозного.

— Нет, их было четыре. Ты только не сердись. Я недавно читал.

— Ладно, разберемся.

— А Ярослав тоже был царем. Ярослав Мудрый.

— Ладно. Пока, в общем.

Кук помешкал, поворотился и пошел прочь. Маленький, кривоногий.

Федя сразу забыл о новом товарище, повернулся лицом к столетним, подпирающим небо липам. Пошел на них грудью, и они, великаны, расступились, и он оказался на бескрайней аллее. Был он теперь маленький, а вокруг все такое большое. Он шел крадучись, замирая возле кустов, вылезавших на аллею из-за широких лип. Было солнце, но аллея была темная, кусты по бокам поднимались все выше и выше. И тогда он решил пройти сквозь них.

Он продирался, зажмурив глаза. Ветки стегали по лицу и цепляли за голые ноги. Стена зарослей становилась плотней и плотней, им не было конца, и он чуть было не закричал от страха. И когда он набрал в грудь воздуха, чтоб позвать на помощь, кустарник выпустил его на голубые луга. Федя все же вскрикнул. Так вскрикивают купальщики, прыгая в вечернюю воду. Они ждут холода и попадают в парное ласковое тепло. Он ойкнул и замер, боясь, что луга исчезнут от его ненужного крика.

Луга не исчезли. Они плавно взмывали к небу, а из-под косогора углом торчала красная черепичная крыша одинокого домика.

Здесь живет добрая колдунья. Так он подумал, но в тот же миг дверь домика отворилась и на гребешок косогора ступил высокий голубой старик.

Старик посмотрел на тот мир, из которого прибежал мальчик Федя, и отвернулся от него. Он пошел в свой мир, на ту сторону косогора, а Федя побоялся пойти за ним. Он крепко держался за ветки кустов, которые были последними в зарослях. Отпусти — и попадешь в сказочную страну, и тогда игры уже не будет.

Федя струсил второй раз за десять минут. Он отступил в заросли и скоро был на аллее столетних лип.

4

Большая семья лесничего Николая Акиндиновича Страшнова садилась за обеденный стол.

Стол был дубовый, без скатерти. Возле стола две табуретки, лавка, стул и дубовый пенек. На пеньке сидел Николай Акиндинович, на стуле жена Евгения Анатольевна. Табуретки были красные. На них сидели тетя Люся и шестилетняя дочка ее Милка. Лавка была местом бабки Веры, Феди и маленького