«По ночам — глинтвейн (по утрам — печаль да грудной голубиный ворк…»
…а по утрам неизменно яйцо и ко-ко-фея…Татьяна Шуйская
По ночам — глинтвейн (по утрам — печаль да грудной голубиный ворк.
Ко-ко-фея: глотни кофею. Включай свой компьютер, садись to work).
Распоследнее дело — кино, вино в темноте глушить, горевать.
И свечение видеть — оно одно провожает тебя в кровать.
То звезда Фомальгаут ли, ангел ли, охраняющий сон в ночи?
…Пряным варевом, как сургучом, залить
рот свой жалобный — не кричи;
Наложить на сердце своё печать, нежно в раны вложить — персты.
Гефсиманское бдение по ночам. Авва Отче, как хочешь Ты…
«Ругаться с бабками Лукерьями и с дворничихой тётей Фро…»
Ругаться с бабками Лукерьями и с дворничихой тётей Фро,
Рядиться к ночи в шляпу с перьями, чтоб выйти вынести ведро,
Идти задворками, помойками, смотреть на звёзды и грустить…
В домах скрипят дверьми и койками. И мчат за водкой во всю прыть
Подростки, пацанва дворовая, шалавы самых юных лет.
Проходишь мимо ты, суровая, как будто их тут вовсе нет,
А после пальцами распухшими картошку чистишь, варишь суп
И наизусть читаешь Пушкина, почти не разжимая губ.
«Буду думать о тебе, о тебе, буду думать обо мне, обо мне…»
Буду думать о тебе, о тебе, буду думать обо мне, обо мне.
Помнишь рыбину с железкой в губе, прикорнувшую на илистом дне?
Помнишь, как в её губу и зрачок прорастал стальной и острый крючок,
И как леска дрогнула, порвалась, будто наших снов привычная связь?
В мире нет теперь ни дна, ни основ, и волне моей не знать берегов,
Рыбакам тонуть и рыбу собой под водой моей кормить голубой.
По реке ли, по Оби, по Оке ходит рыба, завернула губу,
В ней крючок пророс, убрать не могу — буду думать о крючке, о крючке.
«Буки приходят ночью приносят буквы…»
буки приходят ночью приносят буквы буквы как блохи скачут ложатся в строчки
ангел мой фиолетов кровоподтёчен кто ему сделал больно за всё ответит
я отвечаю верую дальше прочерк от In nomine Patris до Mamma mia
шествуют сумасшествуют буки
буквы приносят попробуй-ка не возьми их.
«Этот сквер, безусловно, от слова „скверно“…»
Этот сквер, безусловно, от слова «скверно», здесь жабрей прорастает из жабр планеты,
И мандраж — мандрагоры настой по венам, и короны корней оплетают эту
Позабытую землю, пустырь, разруху — где ещё мне искать утешенья, веры?
Только здесь, где так сумрачно, тихо, глухо, где полынь и пустырник не знают меры.
И в груди — безвоздушие Торричелли. И, разбиты, гниют в лебеде качели.
«Развлекалочка осени, мокрая поступь весны…»
Развлекалочка осени, мокрая поступь весны,
Что-нибудь об Альенде, о Чили, о Кубе, Геваре…
Что-нибудь обо мне: может, книги, пластинки ли, сны, —
Что-нибудь, что ты выменять сможешь у баб на бульваре.
Кто меня не хранил, как булавку, копейку, листок!
Кто меня не листал, вырывая на память страницы!
Я — бумажный божок, знаю свой невысокий шесток.
Я — бумажный журавлик, нелепая, слабая птица.
Я — дурацкий посланец, я только твержу: «Миру — мир,
И готовься к войне, para bellum, и смажь парабеллум…
Землю — пахарям, небо — пилотам, лады, командир?
Звёзды — нам, стихотворцам, но это я так, между делом…»
«Вокзальность бытия. Бельканто тепловоза…»
Вокзальность бытия. Бельканто тепловоза. На сутки задремать. В отключку — телефон.
Паршивые стихи. Наверно, лучше прозой. «Не лги себе». Не лгу. Включите микрофон!
Я вам ещё прочту, я вам ещё посмею!.. «Не лги себе». Не лгу. Мне нечего прочесть.
По-старому — нельзя, а лучше — не умею. «Виновна, ваша честь». Согласна, ваша честь.
Мы валимся во тьму. Как дурни, мы похожи. Кому приспичит знать всех нас наперечёт?
Колеблемый светиль… нет, всё-таки треножник. И что-нибудь ещё. Да, что-нибудь ещё.
«Стёклышко прячешь во рту, уголёк — верную русскую речь»
Стёклышко прячешь во рту, уголёк — верную русскую речь.
Мир сбережёт ли, склонится у ног, снимет ли голову с плеч,
А всё одно — бормочи, бормочи, и пишмашинка тук-тук…
Так — под расписку — от неба ключи брошены в лодочку рук:
На! Как дитя, до рассвета играй, пробуй замки, чуть дыша,
То открывай свой бессмысленный рай, то закрывай не спеша.