- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (13) »
возможностей, камертон западной цивилизации. Скоро, посол знает, к ней подтянутся и другие страны, и хоть милый его сердцу европейский шарм канет, конечно же, в прошлое, жизнь на планете сделается гуманней и лучше. Образец разумной самоорганизации — их турнир, такие чистые, бесконфликтные, идущие от сердца каждого участника начинания — редкость в нынешнем мире. Лучше любой политической партии, любого общественного движения. Посол видел много политики, много тяжелого, неприятного, он свое знание выстрадал.
Обслуживание в первом классе, пожалуй что, даже избыточное. Господам предлагают десерт. Шоколадный мусс. Дон не хочет. Мусс — это что такое? Вроде желе? Дон не любит желе, он не любит того, что дрожит.
— У меня от этого были сложности с женщинами, — Дон хохочет.
Правда, смешно. Он, посол, всю жизнь любил одну женщину — собственную жену. — Дон, разумеется, тоже. Но когда-то, когда он был в колледже… — О, в колледже мы все были полигамными.
Самолет потряхивает, не до сна. Велено пристегнуть ремни. Внизу большая река.
— Миссури какая-нибудь? — предполагает посол.
Не какая-нибудь, ворчит Дон, на Среднем Западе он провел много лет. — Посол поднимает руки, элегантно, как все, что он делает. Средний Запад — вотчина Дона, он, посол, жил исключительно на Востоке — Вашингтон, Нью-Йорк.
Поговорим о русском, о Мэтью Айванове, об Айви? Так прозвала его Кэролин, жена бедолаги Джереми: рoison ivy — ядовитый плющ, сильнейший растительный аллерген. — Уже потрогали ядовитый плющ? — осведомляется она у каждого старичка. Потрогали, его все потрогали. Мэтью Айванов — новенький, победил в турнире. Пятнадцать партий — четырнадцать выиграл и ничья. Разумеется, с Джереми. Дело не в призовом фонде — все получал победитель — дело в отношении русского к другим игрокам, к шахматам. C Мэтью никто ни разу не разговаривал. Перед партией — рукопожатие, hi, и в конце короткое — все, сдаюсь. Русский кивнул, руку пожал, отбыл. В вечерних анализах не участвовал, не говоря уже об экскурсиях. Вчера на ужине взял свой чек, диплом в рамочке и — привет, всем спасибо, пошел. Что теперь с тем дипломом? Запросто может быть, что и выкинул. — Ал, как вам кажется, он вообще — любит шахматы? — Они его точно любят. Больше, чем нас с вами, Дон. Видели нашу партию? Нет, Дон не видел. Алберт вздыхает: когда играешь с теми, кто сильнее тебя, то и сам подтягиваешься, показываешь все, что можешь. Но ему в поединке с Айви ходить стало некуда хода после девятого. В плохой позиции все ходы никуда не годятся. — Откуда он, этот русский, взялся? — Дону хотелось бы знать. Посол пожимает плечами: — Эмигрантам у нас хорошо. — Ну, да. Кормим их. — Дон недоволен: — Америка — самая свободная страна в мире. Посол улыбается одной из лучших своих улыбок — для своих, для союзников. «Вы находитесь в самой свободной стране мира», — так приветствуют иностранцев в Корее, в Северной. Нет, Дону не стоит про это знать. — В Европе тоже есть свободные страны, — примирительно говорит посол. Дон не был в Европе. Ни разу. Странно, да? — Надо бы съездить. — Советуете? А зачем? Как объяснишь? Есть замечательные места. — Дон, а вы? Сколько вы продержались с Айви? Во-первых, это была первая партия на турнире. Во-вторых, Айви играл белыми. В-третьих, перед первым своим ходом он думал двадцать минут. — Часы тикают, передо мной на стуле — незнакомый молодой человек. Сидит и думает. Голова опущена, глаз не видно. Это что — издевательство? — Полагаю, серьезное отношение к делу, Дон. Русский прислушивался к себе: в настроении ли он действовать агрессивно или же обставить вас в позиционной манере. Айви — большой мастер. В конце концов молодой человек пошел c4. Английское начало. Дон ответил e5. — «Обратный дракон»? — произносит посол с удовольствием. Дон кивает. Все шло по теории — до поры до времени. Быстро диктует ходы. — Знаете эту систему? — Да-да, разумеется, — посол знает. Не знает он ничего. Дон, когда руководил своими заводами, многих неприятностей избежал, потому что чувствует такие вещи — когда ему лгут. Он приходит во все большее раздражение: — Я готов страдать, но дайте мне за мои страдания хоть какой-нибудь материал! Нет, давит, давит, давит, играет, как автомат! Мне семьдесят пять, я не могу считать так, как он! Большой мастер! Вижу, он вам понравился. — Да-а… — Посол подыскивает слово, давно им, конечно, найденное. — Есть в нем такая, знаете ли… Он хочет сказать — «размашистость», но Дон перебивает его: — Скажите прямо — авантюрист. Я проверил: нет шахматиста по имени Мэтью Айванов. — Дон, у них свой алфавит. Помните, на майках — си-си-си-пи? — Деньги нужны вашему си-си-си-пи, вот что! — Деньги? Зачем Мэтью деньги? — Ал, зачем человеку деньги? — Мне это, откровенно говоря, не приходило в голову. Что он, думает Дон, спятил? Как Джереми? Зачем же они, раз им деньги нужны, размышляет посол, политику свою так задешево продали? — Русские много страдали в нынешнем веке, — произносит посол задумчиво. — Этот, что ли, страдал? Посол продолжает: — Я, возможно, не должен вам сообщать эти сведения, но несколько лет назад русские продали свою внешнюю политику за сумму в миллион, поверьте мне, в миллион раз меньшую, чем мы готовы были им заплатить. Оба молчат в удивлении. Дон — от размеров суммы — надо же! — миллион — единица и шесть нулей, каковы же наши возможности?! Дипломат — оттого, что Дону это все рассказал. — Я понимаю, — прерывает молчание посол, — требуется сохранить турнир. А не отменить ли призовой фонд? — У нас не богадельня, Алберт. Мы не против сильных игроков, нет. Надо только, чтоб они вели себя подобающе. — Значит, — вздыхает посол, — придется писать регламент, устав, правила. И не так, как сейчас: победителю — все, а, — изображает рукой ступенечки, — восемь тысяч, пять, три. Первое место, второе, третье. — Да, да, придется, — кивает Дон. — И будьте уверены, в следующий раз к нам заявятся трое таких, как этот… как Айванов. Из вашей любимой си-си-си-пи. Дон прав: конечно, их детище, их затея, турнир — под угрозой. Там, где приходится устанавливать правила… Теперь это повсеместно, даже в семейной жизни. Вот живут они с Доном со старыми своими женами безо всяких письменных обязательств. Надо бы им встретиться всем четверым в Нью-Йорке, в Карнеги-холл сходить или — на «Янкиз»… Либо пригласить их к себе — показать коллекцию. Посол собирает сов — фарфоровых, глиняных. Сова — символ мудрости. Есть и несколько превосходных чучел. — Дон —
Поговорим о русском, о Мэтью Айванове, об Айви? Так прозвала его Кэролин, жена бедолаги Джереми: рoison ivy — ядовитый плющ, сильнейший растительный аллерген. — Уже потрогали ядовитый плющ? — осведомляется она у каждого старичка. Потрогали, его все потрогали. Мэтью Айванов — новенький, победил в турнире. Пятнадцать партий — четырнадцать выиграл и ничья. Разумеется, с Джереми. Дело не в призовом фонде — все получал победитель — дело в отношении русского к другим игрокам, к шахматам. C Мэтью никто ни разу не разговаривал. Перед партией — рукопожатие, hi, и в конце короткое — все, сдаюсь. Русский кивнул, руку пожал, отбыл. В вечерних анализах не участвовал, не говоря уже об экскурсиях. Вчера на ужине взял свой чек, диплом в рамочке и — привет, всем спасибо, пошел. Что теперь с тем дипломом? Запросто может быть, что и выкинул. — Ал, как вам кажется, он вообще — любит шахматы? — Они его точно любят. Больше, чем нас с вами, Дон. Видели нашу партию? Нет, Дон не видел. Алберт вздыхает: когда играешь с теми, кто сильнее тебя, то и сам подтягиваешься, показываешь все, что можешь. Но ему в поединке с Айви ходить стало некуда хода после девятого. В плохой позиции все ходы никуда не годятся. — Откуда он, этот русский, взялся? — Дону хотелось бы знать. Посол пожимает плечами: — Эмигрантам у нас хорошо. — Ну, да. Кормим их. — Дон недоволен: — Америка — самая свободная страна в мире. Посол улыбается одной из лучших своих улыбок — для своих, для союзников. «Вы находитесь в самой свободной стране мира», — так приветствуют иностранцев в Корее, в Северной. Нет, Дону не стоит про это знать. — В Европе тоже есть свободные страны, — примирительно говорит посол. Дон не был в Европе. Ни разу. Странно, да? — Надо бы съездить. — Советуете? А зачем? Как объяснишь? Есть замечательные места. — Дон, а вы? Сколько вы продержались с Айви? Во-первых, это была первая партия на турнире. Во-вторых, Айви играл белыми. В-третьих, перед первым своим ходом он думал двадцать минут. — Часы тикают, передо мной на стуле — незнакомый молодой человек. Сидит и думает. Голова опущена, глаз не видно. Это что — издевательство? — Полагаю, серьезное отношение к делу, Дон. Русский прислушивался к себе: в настроении ли он действовать агрессивно или же обставить вас в позиционной манере. Айви — большой мастер. В конце концов молодой человек пошел c4. Английское начало. Дон ответил e5. — «Обратный дракон»? — произносит посол с удовольствием. Дон кивает. Все шло по теории — до поры до времени. Быстро диктует ходы. — Знаете эту систему? — Да-да, разумеется, — посол знает. Не знает он ничего. Дон, когда руководил своими заводами, многих неприятностей избежал, потому что чувствует такие вещи — когда ему лгут. Он приходит во все большее раздражение: — Я готов страдать, но дайте мне за мои страдания хоть какой-нибудь материал! Нет, давит, давит, давит, играет, как автомат! Мне семьдесят пять, я не могу считать так, как он! Большой мастер! Вижу, он вам понравился. — Да-а… — Посол подыскивает слово, давно им, конечно, найденное. — Есть в нем такая, знаете ли… Он хочет сказать — «размашистость», но Дон перебивает его: — Скажите прямо — авантюрист. Я проверил: нет шахматиста по имени Мэтью Айванов. — Дон, у них свой алфавит. Помните, на майках — си-си-си-пи? — Деньги нужны вашему си-си-си-пи, вот что! — Деньги? Зачем Мэтью деньги? — Ал, зачем человеку деньги? — Мне это, откровенно говоря, не приходило в голову. Что он, думает Дон, спятил? Как Джереми? Зачем же они, раз им деньги нужны, размышляет посол, политику свою так задешево продали? — Русские много страдали в нынешнем веке, — произносит посол задумчиво. — Этот, что ли, страдал? Посол продолжает: — Я, возможно, не должен вам сообщать эти сведения, но несколько лет назад русские продали свою внешнюю политику за сумму в миллион, поверьте мне, в миллион раз меньшую, чем мы готовы были им заплатить. Оба молчат в удивлении. Дон — от размеров суммы — надо же! — миллион — единица и шесть нулей, каковы же наши возможности?! Дипломат — оттого, что Дону это все рассказал. — Я понимаю, — прерывает молчание посол, — требуется сохранить турнир. А не отменить ли призовой фонд? — У нас не богадельня, Алберт. Мы не против сильных игроков, нет. Надо только, чтоб они вели себя подобающе. — Значит, — вздыхает посол, — придется писать регламент, устав, правила. И не так, как сейчас: победителю — все, а, — изображает рукой ступенечки, — восемь тысяч, пять, три. Первое место, второе, третье. — Да, да, придется, — кивает Дон. — И будьте уверены, в следующий раз к нам заявятся трое таких, как этот… как Айванов. Из вашей любимой си-си-си-пи. Дон прав: конечно, их детище, их затея, турнир — под угрозой. Там, где приходится устанавливать правила… Теперь это повсеместно, даже в семейной жизни. Вот живут они с Доном со старыми своими женами безо всяких письменных обязательств. Надо бы им встретиться всем четверым в Нью-Йорке, в Карнеги-холл сходить или — на «Янкиз»… Либо пригласить их к себе — показать коллекцию. Посол собирает сов — фарфоровых, глиняных. Сова — символ мудрости. Есть и несколько превосходных чучел. — Дон —
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (13) »