- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (7) »
У самой пропащей бабы в избе столько пыли не наберётся.
Чихнул солдат Орешек и подумал про себя: «Вот тебе и Пропади Пропадом».
Тут засвербил в ухе тощий ветерок, чудится Орешку, будто говорит кто-то:
— Дождёшься ты у меня, солдат! Узнаешь, как совать нос не в свои дела.
Не стал солдат Орешек на словах с нечистой силой спорить.
Покрутил пальцем в ухе, протёр свой ранец пучком травы, пожитки сложил и — в путь-дорогу.
Солдат Орешек и Верлиока
Идёт солдат Орешек лесом. Деревьям в том лесу тесно. Небо над дорогой закрыли. Темно. А по верху-то ветер всё у-у-у да у-у-у! И не понять: может, это не ветер, а волк. Солдат ничего! Шагает! Вдруг задрожала земля под копытами да под колёсами. Нагоняет солдата карета о шести лошадях цугом. Орешек — на обочину, пропускает поезд. А возница лошадей вдруг осадил да и машет солдату: становись на запятки, домчу. Коли приглашают, чего упираться. Вскочил Орешек на запятки, гикнул возница на лошадей. Они и взялись с места. И понесли. Да так, что ветер в ушах, как щенок, скулит, жалуется. В глазах рябит. Колёса уж и не крутятся, юзом пошли. Карета по дороге, как по морю, с боку на бок переваливается. Заденет за куст какой — не приведи господи, что будет. Щепы не собрать. Зажмурился Орешек. И сразу тихо стало. Ветер улёгся. Глаза открыл — небо, солнышко. Смотрит, что за оказия! Сидит он в вороньем гнезде, на вершине высоченной сосны, на самом краю леса. На той самой опушке, где с Малашей-милашей расстался. Делать нечего. Слез с дерева. Смолу с рук ободрал да и пустился в путь той же дорогою. Шибко осердясь на себя, шагал. А как не сердиться? Попался на проделки Лешего. Кому-кому, а солдату такая промашка — обидная. Пора бы и на привал, солнце в зените, да Орешек упрямится, шагает. И нагнал мужичонку на телеге. — Далеко ли, служивый, путь держишь? — спрашивает мужичок. Корявенький такой, бородёнка запущена, глазки заспанные. — Домой иду, — говорит солдат. — Матушку проведать. — Садись, подвезу. — А чего ж не сесть? Сел солдат в телегу. Заскрипели. Скрип да скрип. Скрип да скрип. Кинуло Орешка в сон. Только клюнул — посвежело. Воздухом потянуло. Зевнул Орешек. Смотрит — в том же вороньем гнезде сидит. — Ну погоди, дедушка! — говорит Орешек. — Будет и на моей улице праздник. Слез с дерева и опять пошагал, по той же дороге малоезженой. Далеко ушёл. Поредел тёмный лес. Там поляна, здесь поляна. Смотрит — лошадь пасётся. Остановился солдат, прищурился и дальше потопал. Тут ему стыдно стало. — Этак я и сам себе верить перестану. Вернулся. Достал из ранца верёвку, сплёл уздечку. Сел на лошадь, вдарил её по бокам да и очутился в тот же миг в вороньем гнезде. — В третий раз, дедушка, твоя взяла! — Тут уж солдат Орешек не осердился, засмеялся. Слез с сосны, а уже темень. Весь день шагал, только вот ушёл не больно далеко. Сел солдат под сосною. Пожевал солдат кус хлеба, сапоги снял, портянки перемотал и пошёл дорогой малоезженой, но своими же ногами топтанной. Пошёл, пошёл голубчик, тьмы ночной не страшась. А черно кругом, словно в печку залез: руку поднеси к носу — не увидишь. Только Орешек не на глаза надеется, а на свои солдатские ноги. Солдатские ноги как добрый конь. Отпусти их, сами собой приведут к жилью. Ветер подул, тучи развеял. Явились на небе звёзды. Света от них не много, но сердцу с ними веселей. Дорога-то солдату попалась — не приведи господи. Лес со всех сторон обступает, как в чулане тесно. Вдруг смотрит солдат Орешек и не верит — огонь впереди. Днём, когда на каретах катил, жилья не встречал, а ночью — извольте радоваться. Огонёк светит, манит. Солдат Орешек хоть и не верит глазам, а шагу прибавил. Подошёл ближе: видит — чудо! Не в избе огонь горит, и не костерок это. Под землёй золотой сноп золотыми колосьями играет. Клад! Подивился, но с дороги своей не свернул. «Или дедушка опять шалит, глаза отводит, — думает Орешек, — или ещё какая нечистая сила». Прошёл мимо. Десяти шагов не ступил, из-под ног, на самой дороге — свет. Так и шибает в глаза! Вроде бы печку топят, да вместо поленьев — камешки живым огнём горят: синим, красным, белым, как день. Добыть такой камешек — и сыт будешь, и нос в табаке. Солдат Орешек переступил клад и своей дорогой идёт, пыхтит. Жарко ему всё же. Искушение! А нечистая сила тоже в раж вошла. Каруселью чудеса крутит. Направо — на дереве на золотых цепях сундук хрустальный висит. В сундуке — платье королевское, пером жар-птицы подбитое. И корона там, и яблоко, и другой королевский причиндал. Налево — белая свинья мордой землю роет, а из-под рыла всякая драгоценная всячина: запоны, побрякухи, безделухи, обглядухи. Назад поглядеть: на дубу — куриное гнездо. В гнезде селезень — золотые пёрышки: утицу серебряным клювом в голову клюёт, а утица с испугу алмазные яйца роняет. Впереди и подавно — мельница. Чего мелет не видать, только из-под жернова на дорогу золотой песок без роздыху и остановки сыплется. Конь вдруг заржал. Объявился под деревом, на котором сундук хрустальный с королевской одёжей. Мол, бери, садись, поезжай! В любом королевстве примут и принцессу в жёны дадут. Засмеялся солдат Орешек. — Э! Как нечистая сила изгаляется! Тут все клады и рассыпались прахом, только вонь от них пошла, словно гадость какая сгорела. В лесу просторней стало. Дорога забелела, звёзды замигали. Совсем солдат Орешек ноги отшагал, идёт, на ходу спит. Можно бы и под деревом лечь, да место уж больно ненадёжное. Глядь-поглядь — огонёк! Лучину в избе полуночник бессонный жжёт. Лучине солдат Орешек поверил, свернул с дороги. Подошёл ближе — забор. Ищет ворота, да никак во тьме не найдёт. — Эх! — говорит. Перелез через забор. Собаки не слыхать, а изба не изба — терем! Взошёл на крыльцо — дверь не затворена. Орешек в сени, о косяк, однако, постучал. — Хозяин! Нельзя ли прохожему солдату переночевать? В ответ — молчок. Только лучина мигнула да и погасла. Назвался груздем — полезай в кузов. Переступил Орешек порог. Тьма — глаз выколи. Вдруг под ногами два зелёных огонька зажглись. — Здравствуй, кошачье племя! — обрадовался солдат живой душе. — Коли за хозяина, принимай! Гость и голоден, и от устатку с ног валится. Глаза погасли, а зажглись уж возле печи. Заслонка в печи, как дверь в амбаре. Отставить — сил не хватило, а вот уронить — как раз. Дохнуло из печи, будто из угольной ямы. От жара не то- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (7) »