формальность. Если другие капитаны единственной стоящей темой разговора считали течения и ветры, расстояния и глубины, знаменитые порты и прославленные суда, то Токарев с увлечением толковал о нормо-часах и сменных нарядах, выполнениях и перевыполнениях, первых сортах и утиле. Аникин сам слышал, как один матрос, проплававший с Токаревым несколько рейсов, так охарактеризовал своего капитана: «Жесткий, семь потов из тебя выжмет, но вернешься домой с хорошими деньгами, это точно».
Промысловых советов в море много — советы капитанов отдельных флотилий, советы флагманов, радиопереговоры баз. Аникину, по штату, нужно было председательствовать на совете баз и присутствовать у флагманов. Он редко выходил за штатные прерогативы, совать свой радионос, как это иронически называлось, в действия отдельных капитанов не стремился, для того и существовали флагманы, чтоб капитаны не дурили. Однако сегодня он «бежал с совета на совет», переключая частоты, настраиваясь и перестраиваясь. И хоть на таком отдалении слышимость была плохая, он первый заметил, что СРТ-1774 не вышел на радиосвязь.
К утру бушевало на всей банке Джорджес. Один за другим траулеры, прибегавшие на рыбные отмели, попадали в бурю. Пока еще не было ничего катастрофического, циклон здесь лишь начинался — больше десяти баллов никто не отмечал. Но один из «малышей» не «проклюнулся» в эфире. Это не раз бывало, что судно, увлеченное уловом, или отвлеченное мелкими неполадками, забывало о радиоперекличке, никого это особенно не тревожило. При опасности капитаны орали на всех частотах, своих и чужих, чтоб привлечь внимание. Молчание само по себе не было сигналом тревоги, скорее свидетельством халатности. Но Аникин распорядился радиограммой флагману малышей срочно найти пропавшее судно, а коли в эфире оно не отзовется, искать визуально — «поглядеть на его мачты», продиктовал он. К полудню слышимость оборвалась, даже отставшие суда теряли голос. Аникин вышел на мостик. «Урал» пришвартовался к правому борту «Северной Славы». Сам по себе солидный, он казался маленьким рядом с высокой «Славой». Теперь туман был желтоватый, а не белый и синий, он сиял, словно озаренный изнутри, — так бывало, когда туман появлялся при безоблачном небе: солнце, не пробиваясь сквозь его толщу, поджигало его. Аникин любил эти светящиеся туманы, в них было что-то радостное, совсем они не походили на унылую промозглость ленинградских, знакомых с детства. Из тумана выкатывались волны, ровные, беспенные, беззвучные, сверкающие, плавно поднимали и плавно опускали оба корабля. Крупная зыбь, размышлял Аникин, слишком крупная зыбь! — Чертова зыбь! — мрачно проговорил Токарев, прогуливавшийся по мостику. Он показал на «Урал», который качался не в такт «Славе» и гораздо сильнее. Его нос то взлетал выше фальшборта плавбазы, то рушился ниже ее ватерлинии. Аникин молча пожал плечами. При таком волнении перегрузка инструкциями по безопасности запрещалась. Он, как начальник экспедиции, мог строго выговорить Токареву, а заодно и капитану «Урала», за лихачество. Но оба капитана знали свое дело и оба с мостика зорко следили за тем, что происходит на палубах. — За два дня не перегрузимся, — заметил Токарев. — Сомневаюсь, чтоб тебе было отпущено два дня, — отозвался Аникин. — Циклон не торопится, но и не стоит на месте, а до него и ста миль сейчас не будет. — Чертова зыбь, — повторил Токарев. — Постараемся, конечно. Двое суток — немалый срок, но и полтысячи тонн, сам понимаешь… Аникин иронически поглядел на него. Токарев был мужчина рослый, красивый, неторопливый, и лицом, и фигурой он напоминал молодого Шаляпина. Женщины заглядывались на Токарева, мужчины не перебивали, когда он начинал говорить, хотя неторопливость его речи многих раздражала. В большом океанском флоте его ценили. Спускаемые с верфей на воду огромные корабли были словно специально созданы для таких, как он, любителей новшеств. Невысокий, худенький, то часами молчаливый, то насмешливо-красноречивый, Аникин разительно не походил на Токарева — вероятно, оттого их тянуло друг к другу. Аникин разместил экспедицию на «Северной Славе» не потому, что здесь было больше удобств, их как раз было меньше, чем на других судах, просто рефрижераторах. Но здесь был Токарев — это перевесило. — Понимаю, — сказал Аникин. — Психологически готовишь меня к тому, что и сто процентов в таких условиях успех, а сам сделаешь ровно двести. Лицо и голос Токарева остались серьезными, а глаза смеялись. — А что? Сто процентов — самый раз по такому накату. Циклон поджимает, вот беда. — Циклон поджимает, правильно, — рассеянно проговорил Аникин.
ФЛАГМАН «малышей» радировал Аникину, что исчезнувший СРТ-1774 до сих пор не откликнулся, хотя его вызывают на всех частотах. Суда, вышедшие на поиск пропавшего товарища, ничего не нашли, искать сейчас было трудно: тучи валились на воду, вода взметывалась до туч, дождь и брызги так густо наполнили воздух, что видимость упала до сотни метров. Огромные волны перекатывались через борта, за такими валами и лайнера не видно, не то, что малыша, оправдывались суда, посланные на поиск. Между строк уставно-сдержанных радиограмм Аникину слышались раздраженные голоса капитанов — им нелегко давалось внезапное перенесение из райской тишины Сейбла в дикий разгул бури. «505 он не дал, ведь он не дал 505» повторялось в каждом сообщении. Что-нибудь с радиостанцией, не больше, — предполагали другие. Аникин внутренне соглашался, всего вероятней, была пустяшная неполадка, а не катастрофа, но катастрофу, сколь она ни была маловероятна, он не мог полностью исключить и потому не мог дать команду прекратить поиск, хотя судам хватало сейчас и своих забот. Впрочем, все, что понимал он, понимали и капитаны судов, ни один не отказался от опасных блужданий по волне и наперерез урагану. Подоспевший в этот район спасатель «Быстрый» возглавил поиск, но и его локаторы и мощные прожектора не принесли успеха, локаторы путали изображения судов и волк, а прожектора не пробивались за стены ближайших валов. — Да не нервничай ты так, — посоветовал Токарев во время очередной диктовки сурового указания флагманам. — Я сужу по себе; чуть что, я бы раньше всего дал 303, а он просто пропал. Не взорвался же он, в самом деле! — Кроме рабочего радиопередатчика, у него есть запасной, — возражал Аникин. — Почти исключено, чтоб оба разом испортились, если само судно в порядке. В спокойную погоду я не нервничал бы.
Была еще одна причина, кроме опасений за пропавшее судно,
К утру бушевало на всей банке Джорджес. Один за другим траулеры, прибегавшие на рыбные отмели, попадали в бурю. Пока еще не было ничего катастрофического, циклон здесь лишь начинался — больше десяти баллов никто не отмечал. Но один из «малышей» не «проклюнулся» в эфире. Это не раз бывало, что судно, увлеченное уловом, или отвлеченное мелкими неполадками, забывало о радиоперекличке, никого это особенно не тревожило. При опасности капитаны орали на всех частотах, своих и чужих, чтоб привлечь внимание. Молчание само по себе не было сигналом тревоги, скорее свидетельством халатности. Но Аникин распорядился радиограммой флагману малышей срочно найти пропавшее судно, а коли в эфире оно не отзовется, искать визуально — «поглядеть на его мачты», продиктовал он. К полудню слышимость оборвалась, даже отставшие суда теряли голос. Аникин вышел на мостик. «Урал» пришвартовался к правому борту «Северной Славы». Сам по себе солидный, он казался маленьким рядом с высокой «Славой». Теперь туман был желтоватый, а не белый и синий, он сиял, словно озаренный изнутри, — так бывало, когда туман появлялся при безоблачном небе: солнце, не пробиваясь сквозь его толщу, поджигало его. Аникин любил эти светящиеся туманы, в них было что-то радостное, совсем они не походили на унылую промозглость ленинградских, знакомых с детства. Из тумана выкатывались волны, ровные, беспенные, беззвучные, сверкающие, плавно поднимали и плавно опускали оба корабля. Крупная зыбь, размышлял Аникин, слишком крупная зыбь! — Чертова зыбь! — мрачно проговорил Токарев, прогуливавшийся по мостику. Он показал на «Урал», который качался не в такт «Славе» и гораздо сильнее. Его нос то взлетал выше фальшборта плавбазы, то рушился ниже ее ватерлинии. Аникин молча пожал плечами. При таком волнении перегрузка инструкциями по безопасности запрещалась. Он, как начальник экспедиции, мог строго выговорить Токареву, а заодно и капитану «Урала», за лихачество. Но оба капитана знали свое дело и оба с мостика зорко следили за тем, что происходит на палубах. — За два дня не перегрузимся, — заметил Токарев. — Сомневаюсь, чтоб тебе было отпущено два дня, — отозвался Аникин. — Циклон не торопится, но и не стоит на месте, а до него и ста миль сейчас не будет. — Чертова зыбь, — повторил Токарев. — Постараемся, конечно. Двое суток — немалый срок, но и полтысячи тонн, сам понимаешь… Аникин иронически поглядел на него. Токарев был мужчина рослый, красивый, неторопливый, и лицом, и фигурой он напоминал молодого Шаляпина. Женщины заглядывались на Токарева, мужчины не перебивали, когда он начинал говорить, хотя неторопливость его речи многих раздражала. В большом океанском флоте его ценили. Спускаемые с верфей на воду огромные корабли были словно специально созданы для таких, как он, любителей новшеств. Невысокий, худенький, то часами молчаливый, то насмешливо-красноречивый, Аникин разительно не походил на Токарева — вероятно, оттого их тянуло друг к другу. Аникин разместил экспедицию на «Северной Славе» не потому, что здесь было больше удобств, их как раз было меньше, чем на других судах, просто рефрижераторах. Но здесь был Токарев — это перевесило. — Понимаю, — сказал Аникин. — Психологически готовишь меня к тому, что и сто процентов в таких условиях успех, а сам сделаешь ровно двести. Лицо и голос Токарева остались серьезными, а глаза смеялись. — А что? Сто процентов — самый раз по такому накату. Циклон поджимает, вот беда. — Циклон поджимает, правильно, — рассеянно проговорил Аникин.
ФЛАГМАН «малышей» радировал Аникину, что исчезнувший СРТ-1774 до сих пор не откликнулся, хотя его вызывают на всех частотах. Суда, вышедшие на поиск пропавшего товарища, ничего не нашли, искать сейчас было трудно: тучи валились на воду, вода взметывалась до туч, дождь и брызги так густо наполнили воздух, что видимость упала до сотни метров. Огромные волны перекатывались через борта, за такими валами и лайнера не видно, не то, что малыша, оправдывались суда, посланные на поиск. Между строк уставно-сдержанных радиограмм Аникину слышались раздраженные голоса капитанов — им нелегко давалось внезапное перенесение из райской тишины Сейбла в дикий разгул бури. «505 он не дал, ведь он не дал 505» повторялось в каждом сообщении. Что-нибудь с радиостанцией, не больше, — предполагали другие. Аникин внутренне соглашался, всего вероятней, была пустяшная неполадка, а не катастрофа, но катастрофу, сколь она ни была маловероятна, он не мог полностью исключить и потому не мог дать команду прекратить поиск, хотя судам хватало сейчас и своих забот. Впрочем, все, что понимал он, понимали и капитаны судов, ни один не отказался от опасных блужданий по волне и наперерез урагану. Подоспевший в этот район спасатель «Быстрый» возглавил поиск, но и его локаторы и мощные прожектора не принесли успеха, локаторы путали изображения судов и волк, а прожектора не пробивались за стены ближайших валов. — Да не нервничай ты так, — посоветовал Токарев во время очередной диктовки сурового указания флагманам. — Я сужу по себе; чуть что, я бы раньше всего дал 303, а он просто пропал. Не взорвался же он, в самом деле! — Кроме рабочего радиопередатчика, у него есть запасной, — возражал Аникин. — Почти исключено, чтоб оба разом испортились, если само судно в порядке. В спокойную погоду я не нервничал бы.
Была еще одна причина, кроме опасений за пропавшее судно,