Паул Клаас Сын Пантеры

От переводчика

Сын Пантеры Паула Клааса продолжает классическую европейскую традицию интеллектуального романа. Одной из важнейших своих тем эта традиция всегда считала тему Евангелия. Псевдо-Дионисий Ареопагит (V в.) сформулировал принципы апофатического (отрицательного) богословия. «Видение Бога через отрицание совершеннее, нежели через утверждение», – говорит Дионисий Картузианец, знаменитый богослов, секретарь Николая Кузанского (XV в.). Такой подход побуждал к напряженным поискам согласия между верой и разумом. Интеллектуальные сомнения, размышления в поисках новых подходов к общепринятым истинам всегда свидетельствуют о жизненности этих истин, об их значимости для коллективного сознания.

Европейская культура незыблемо покоится на двух основаниях. Это гражданские права и свободы личности – и духовные ценности христианства. В Европе на протяжении двух тысячелетий сосуществовали церковное и гражданское право. Разумеется, это сосуществование почти никогда не было мирным, но в данном случае мы говорим о самом принципе.

Сосуществование этих, казалось бы, несовместимых (с точки зрения иных религий) подходов создавало своего рода ситуацию игры между двумя равноправными партнерами, свидетельствуя о «двумирности», по выражению М. Бахтина, европейского человека. Образно говоря, это противостояние Поста и Мясоеда. Независимое существование религиозной сферы жизни предохраняет ее от обмирщения и упадка. В жизни европейского человека все это облекалось – и облекается до сих пор! – в формы карнавальной игры с отрицанием общепринятых истин.

Бог не нуждается в нашем лицемерии, – сказано в книге Иова. Удовлетворение потребности в празднествах дополнялось также и тем, что карнавал давал ощущение свободы, равенства и изобилия. Карнавал снимал все запреты. Он открывал дорогу освященному традицией вольному «пасхальному смеху» («risus paschalis») и «монашеским шуткам» («joca monacorum»). Средневековье породило «parodia sacra» – пародийные дублеты на (священные) моменты церковного культа и вероучения. Карнавальные срамословия возрождали и обновляли потускневшие в повседневном обиходе нравственные и духовные истины. В приложении к литературе Михаил Бахтин прямо говорит о художественно-эвристической силе гротескного метода.

В наше время обрядовая сторона христианства не слишком заметна в жизни Европы. Значительное число людей вообще не считают себя верующими. Тем более обращает на себя внимание напряженное переживание религиозной, в первую очередь христианской, проблематики современной европейской культурой. Это находит замечательное воплощение в современном искусстве: в церковном зодчестве, скульптуре, живописи, кино. Крупнейшие современные композиторы создавали и создают произведения религиозной музыки. Это монументальные опусы на темы Евангелия Оливье Мессиана, Арво Пярта, Софии Губайдулиной и других больших композиторов. То же происходит и в литературе.

Современный фламандский писатель Паул Клаас – один из интереснейших писателей нашего времени. В небольшом по объему романе Сын Пантеры перед читателем предстает гигантский, неисчерпаемый мир проблем, представленных в христианстве.

На материале канонических и апокрифических текстов автор раскрывает перед нами захватывающую драму духовных поисков в стремлении постичь, что же это такое: Путь и Истина Сын Пантеры – не научный трактат и тем более не произведение религиозной литературы. Это художественное произведение, построенное на изощренной, переплетающейся стилизации нескольких жанров. Прежде всего это апокрифы первых лет христианства. Затем это агиографические тексты средневековых монахов-компиляторов. И в конечном счете это современный роман, с современной же проблематикой анализа и осмысления важнейших тем христианства. «Авторами» выступают здесь апостол Павел (Евангелие), вымышленный Павел Отшельник и, наконец, сам титульный автор книги. Паул Клаас прибегает к различным манерам выражения. Одним из стилистических приемов является, например, употребление прописных – или строчных букв в так называемых nomina sacra. Первые выделяют сакральную сторону: Бог, Отец, Он; вторые – намеренно подчеркивают обыденность, повседневность описываемых событий и как бы нейтральное к ним отношение «конечного» автора, т. е. самого Паула Клааса. Но строчные буквы – это еще и знак времени: и в оригинальном, греческом, тексте Евангелия, и в текстах времен Средневековья никаких «больших» букв, как известно, не существовало. Таким образом авторское написание с маленькой буквы словно побуждает читателя стать непосредственным участником описываемых событий и рассуждений! Или другой пример стилистической игры: «море Тивериадское» (библеизм), но «Тивериадское озеро» – (географичекая реалия).

Разумеется, у тех, кто в той или иной степени затронут книжным или воплощенным Словом, возникали и возникают по всем этим поводам различные, в том числе и сугубо профанные, мнения. «Остраненность», дискуссионность подхода порой смущает людей малоосведомленных, не выработавших у себя привычки к серьезному чтению. Вдумчивому же, развитому читателю роман Паула Клааса позволит окунуться в живой, трепетный мир христианских чаяний, в тот поразительный мир чувств и идеи, которые до сих пор так щедро питают интеллектуальное и художественное творчество. Русскоязычный читатель по достоинству оценит блестящее мастерство писателя, уже получившего признание у себя на родине.

Дмитрий Сильвестров

Сын Пантеры

Смотри, зеркало наше – Господь.

Открой же глаза свои, вглядись ими в Него и познай свой собственный лик.

Тринадцатая ода Соломона

Пролог: Слово

В начале сотворили боги небо и землю. Писание начинается с заблуждения. Есть лишь один Бог. Согласно некоторым толкователям, Моисей, прибегая к множественному числу, подчеркивает божественное величие. Но если автор Писания и вправду желает прославить Бога, почему он наделяет его тем же именем, каким называли богов язычники? И почему в том же Писании он зовет его Господом? Разве может Единый иметь более одного имени?

Все дни моей жизни вчитывался я в Писание. Над каждым словом я размышлял, и каждое слово становилось вопросом. Я погружался в комментарии к Писанию, и замешательство мое все возрастало. Из тьмы моей пещеры молил я Бога, дабы Он просветил мой разум. Ты, который сам – Свет, укажи мне путь к новой Мудрости.

Новая Мудрость не заменяет старую, но переписывает ее по-новому.