— Милиция, Серафима Андреевна.

— Да я уж вас признала, Василий Степанович. — Голос ее дрогнул, опустился до шепота. Не раз уж сводила ее с инспектором судьба скупщицы краденого. «Зачем они здесь? Неужто пронюхали? Что им известно?» Мысли путались. «А может, зря она трясется? Что, если пришли только по ее грешки, без связи с Яшкой?» Догадка вспыхнула крохотной искрой надежды, но действительность тут же ее погасила. Ей показалось знакомым лицо пожилого мужчины, вошедшего вслед за Перегоновым. Где она его видела?

Память воскресила августовский вечер на Кавказе. Ресторан в горной расселине, интимный полумрак. По скалам, омывая причудливо изогнутые корневища, струится вода. На уступах сработанные из огромных плах столы, чурбаки вместо стульев… Яшка провернул тогда какое-то дело. Был в ударе. Под звуки «Тбилисо» он обнимал ее и что-то шептал, еле прикасаясь губами к мочке уха. Ничто не предвещало беды. Слушая его, она даже не заметила сразу официанта, который, виновато извиняясь, попросил Яшку зайти к администратору. Узнав, что от него хотят, Яшка поднялся, обнажил в улыбке крупные зубы: «Я мигом, роднуля». Кто знал, что оброненное им «мигом» продлится долгих десять лет! Из кабинета администратора его вывели двое. Был среди них и этот седой. Он и сейчас пришел за Яшкой. Другой цели его визита она и представить не могла. Подтверждались худшие предположения. Вошедший последним представился:

— Следователь Купашов. Вы одни дома?

— Да.

И от того, как она решительно произнесла это коротенькое слово, вдруг пришла решимость не говорить ни слова правды. Что, впервой, что ли, ей расхлебывать конфликты с милицией?

— Я должен произвести у вас обыск, — продолжал Купашов. — Попрошу ознакомиться с постановлением и расписаться.

Серафима прочитала и молча расписалась.

— Покажите нам вашу квартиру.

Она, не протестуя, повела по комнатам. Повсюду ковры, хрусталь, серебро, в гостиной огромная, не вписывающаяся в интерьер, люстра.

— Вот, смотрите, никого у меня нет.

Она не задумывалась над тем, что говорит непрошеным гостям. В голове роились наставления Штихина: «В случае опасности ты никого не знаешь, ни в чем не участвовала. Подопрет — в первую очередь уничтожай вещественные доказательства». Значит, сначала Яшкин портфель, что лежит на антресолях. Но как его взять?..

Ей предложили присесть возле стола в гостиной.

— Штихина Якова Ивановича знаете?

— Нет.

Серафима сразу увидела — ей не верят. «Ну и черт с ними. Пусть не верят».

— И о Петре Запрудном не слышали?

— Впервые от вас слышу.

— В таком случае, может быть, знакомы с лицом по кличке Будьздоров?

— У меня и своих друзей хватает.

Не обращая внимания на ее вызывающий тон, следователь задал следующий вопрос.

— Вы ждете кого-нибудь?

— Меня ждут! — зло бросила она. — Уходить мне надо, а тут с вами рассиживаю.

— Придется визит отложить, — вмешался в разговор пожилой. — Пока вы будете находиться вместе с нами. И вообще, изберите правильный тон. Нам с вами еще работать и работать.

Она прекрасно знала о какой «работе» он говорит, поэтому тут же отпарировала:

— Не на того напали, не дура. Никаких показаний давать не буду.

— Ваше дело, — спокойно, несколько даже флегматично отозвался он.

Серафима разнервничалась, на глазах появились слезинки. Достав платок, она долго всхлипывала. Затем, найдя момент подходящим, скорбно промолвила:

— Разрешите воды… хоть глоток.

Халюзина пригубила из поданного ей стакана, а возвращая его Перегонову, выронила. Стакан разбился, во все стороны полетели брызги.

— Простите, я взволнована, — объяснила она свою неловкость и подобрала край ковра, под который натекла лужица.

Сопровождаемая Перегоновым, она принесла из ванной тряпку, промокнула им мокрое пятно, замела осколки. Прибравшись, поспешила на кухню. Перегонов в последний момент успел перехватить скрученную в жгут тряпку с веником, которые она с силой заталкивала в мусоросборник.

— Зачем же так? — инспектор с силой захлопнул крышку. — Эти вещи нам еще пригодятся.

Обозленная неудачей, Халюзина швырнула сверток в угол.

Потянулись минуты томительного ожидания. Халюзина, вжавшись в угол широкого кресла, покусывая ногти, невидяще смотрела перед собой. Сотрудники разместились кто где. Слышно было, как о стекло бьется одинокая пчела.

Наконец прозвучал всеми ожидаемый звонок. Капитан Купашов выразительно глянул на майора — при проведении операций действиями сотрудников всегда руководил Решетов. Не ожидая приказания, Лаптев занял место за входной дверью. Перегонов встал в коридоре, ведущем из прихожей на кухню.

— Серафима Андреевна, — глухо произнес Решетов. Услышав свое имя, Халюзина напряглась.

— Вы сейчас откроете дверь и молча, ни о чем не предупреждая, впустите идущего к вам человека.

Халюзина испуганно заморгала. Она ждала и боялась этого момента. Как быть? Если она откроет дверь, то Яшка, ничего не подозревая, войдет, потреплет по щеке, чего доброго полезет целоваться. Доказывай тогда, что они не знакомы. Решение пришло неожиданно. Увидев посторонних, Яшка сам сообразит, что делать.

— Я не буду открывать. Вам надо — сами и отпирайте.

По квартире вновь разнесся длинный требовательный звонок. Решетов сделал знак Лаптеву. Скрипнула открываемая дверь.

Штихин вошел уверенно, хозяином, хотел что-то сказать по поводу долгого ожидания на площадке, где могли быть соседи, но припухшие глаза ювелира встретились с насмешливым взглядом Лаптева.

Ювелир понял, что попался. Он судорожно перебирал варианты спасения, а их было до обидного мало. Бежать — глупо. Остается хитрить. Он облизнул предательски пересохшие губы, но усилием воли взял себя в руки.

— Я могу видеть Григория Семеновича? — назвал он первое пришедшее на ум имя и, не ожидая ответа, с учтивой готовностью попятился назад. — Простите, я, кажется, не туда попал.

И тут в прихожую вышел Решетов. При виде майора Штихину стало не по себе. Он был готов встретиться с кем угодно, только не с инспектором. Но и на сей раз быстро сработала защитная реакция. На лице ювелира расплылась добродушная улыбка, он всплеснул руками.

— Кого я вижу? Павел Васильевич!

— Поистине мир тесен, Яков Иванович!

— Ох, и не говорите! Сколько лет, сколько зим!

— Поди, по десять будет, Яков Иванович, тех и других, а может, и больше.

— Да, да, не меньше. — Штихин снял шляпу, покачал изрядно побелевшей головой.

— Что ж мы в дверях стоим? — спохватился Решетов и хлебосольно добавил: — Проходите.

Штихин сделал несколько шагов