Лео Лионни Параллельная ботаника

Параллельная ботаника

«В садах воображенья есть жабы во плоти.»

Марианна Мур

Табл. I. Сад параллельных растений

Часть первая. Введение

Общее введение

В древние времена ботаника была частью единственной науки, которая включала всё — от медицины до различных умений в области сельского хозяйства, и практиковалась на равных как философами, так и цирюльниками. В знаменитой Косской медицинской школе (пятый век до н. э.) Гиппократ, а позже Аристотель, заложили основы научного метода. Но был Теофраст, ученик Аристотеля, который первым разработал в зачаточном виде систему рассмотрения растительного мира. Влияние его Historia Plantarum и De Plantarum Causis было распространено на следующие века Диоскоридом, а его отголоски можно встретить повсеместно в средневековых гербариях, составленных монахами-переписчиками в своих монастырских садах, с их скромными маленькими растениями, каждое на своём крохотном клочке земли, как на алтаре, столь же безмолвными и совершенными, как святые во время богослужения, погружёнными в одиночество, которое бросает вызов времени и проходящим сезонам.

После Гуттенберга у растений также появилась новая иконография. Вместо нежной акварели, применявшейся с любовью и терпением, и выражавшей самую сущность лепестков и листьев, мы теперь имеем грубость гравюр на дереве и унылую банальность чернил печатника.

В 1560 году Иеронимус Бок опубликовал книгу, иллюстрированную гравюрами на дереве, в которой он описывал 567 из 6000 видов растений, известных тогда западному миру, впервые включив клубни и грибы.

«Это, — писал он, — не травы, или корни, или цветки, или семена, но просто следствие влажности, которая есть в почве, в деревьях, в гниющей древесине и других разлагающихся веществах. Это из той самой влажности прорастают все клубни и грибы. Это мы можем утверждать, исходя из факта, что все грибы (а особенно те, что используются на наших кухнях) чаще всего произрастают, когда погода влажная и дождливая. Древние в своё время были особенно поражены этим, и считали, что клубни, не рождаясь из семени, должны каким-то образом быть связанными с небом. Порфирий сам показывает это, когда пишет, что „Грибы и клубни называются созданиями Богов, потому что они не растут из семени, подобно другим живым существам“».

Менее чем через столетие после изобретения книгопечатания конкистадоры и капитаны Ост-индских компаний буквально умыли изумленную Европу из ароматного рога изобилия садов и джунглей, которые до тех пор спали за океанами. Тысячи новых растений должны были быть в спешном порядке названы и размещены в пределах примитивной и неэффективной системы классификации.

Этого не было сделано до первой половины восемнадцатого столетия, пока шведский ботаник Линней не создал систему ботанической классификации, которая выглядела окончательной, ботанический реестр, где все растения Земли, ныне известные и будущие, могли быть поименованы, связаны родством, и получить краткое описание. Линней издал свою Systema Naturae и в 1753 году представил бинарную номенклатуру, дающую каждому растению два латинских названия, одно для рода и другое для вида. К настоящему времени не менее чем 300 000 названий растений составляют одну огромную произвольную поэму, которая отмечает записью, упоминает, описывает, возвеличивает и празднует всё, что человек открыл в мире растений.

Всё казалось готовым к появлению новой науки. Освобождённые от своей навязчивой проблемы с классификацией, ботаники начали спрашивать себя, как и почему растения ведут себя так, как есть. Химия, физика и генетика предоставили новые инструменты для исследования, тогда как классификация уступила дорогу этиологии, учению о происхождении. Ботаника, изначально призванная экспериментальными методами установить логические и причинные отношения между морфологической структурой и жизненными функциями растений, стала современной наукой.

Будущее казалось однозначно намеченным: от малого к ещё меньшему, и так ad infinitum. Считалось, что в той точке, хотя это довольно парадоксально, произойдёт внезапное слияние знания, которое объяснило бы всё во вселенной.

Но триумфальной и успокаивающей перспективе программы исследований, постепенно, но неизбежно раскрывающей саму себя на протяжении столетий, было суждено пережить серьёзное потрясение от известий об открытии первых параллельных растений, неизвестного растительного царства, которое, будучи по своей природе произвольным и unforesesable, бросило — и всё ещё бросает вызов не только совсем недавно полученным биологическим знаниям, но также и традиционной структуре логики.

«Эти организмы, — пишет Франко Руссоли, — чья физическая форма иногда бывает вялая, а иногда пористая, в иное время окостеневшая, но хрупкая, разламывающаяся, чтобы явить огромные скопления семян или клубней, которые растут и развиваются в слепой надежде на какую-нибудь жизненную метаморфозу, которые, кажется, борются против мягкой, но непроницаемой оболочки, — эти ненормально развитые существа с заостренными или роговидными выростами, или юбочками, каёмками и краями нитей и пестиков, с сочленениями, которые иногда бывают слизистыми, а иногда хрящеватыми, могли бы с большой степенью вероятности принадлежать к одному из больших семейств флоры джунглей, неоднозначные, дикие и чарующие в своём чудовищном облике. Но они не принадлежат ни к какому виду в природе, и ни одна самая профессиональная прививка не увенчалась бы успехом в попытке вызвать их к жизни.»^[1]

Рис. 1 Растение-барашек, или Баранец; с гравюры по дереву шестнадцатого века.

Когда мы думаем о том, что в 1330 году брат Одорико Порденоне с истинно ангельской преданностью делу описал растение, которое родит ни больше, ни меньше, чем ягнят (рис. I), и что не позже, чем в семнадцатом столетии, на пороге первых реальных научных экспериментов, Клод Дуре также говорил о деревьях, которые порождали животных^[2], мы не можем удивляться тому, что открытие ботаники, не ограниченной какими-либо известными законами природы, дало жизнь описаниям, которые не всегда соответствуют реальному характеру новых растений с объективной точностью. Как выразился Ромео Тассинелли: «Что мы должны сказать относительно растений, которые погружают свои корни не в знакомую почву