закопали в горшок от давно зачахшего цветка. И поливали их до тех пор, пока бабушка не убедила нас, что это пустая затея. Так холодно, разве они уцелеют?..
И вот, думая теперь о своем детстве, я всегда сравниваю нас самих и эти яблочные зернышки.
Только человеческое тепло защитило и спасло нас с Петькой в те суровые годы. Не очень-то много мы его и видели, но раз не погибли — значит, нет ничего на свете сильнее, чем даже самая скупая доброта человека…
♦ Из огромного рога изобилия сыплются глиняные ватрушки. В самом гастрономе пахнет балыком и сдобой. На полу — бумажки от конфет «Радий» и «Черная смородина». Кто-то ест такие конфеты. Кто-то не только ест, но и обманывает — возьмет и свернет фантик, будто внутри конфета. Димке отец дал красную тридцатку. Димка купил полный кулек «Радия». Стоит под плакатом «Сортовой разруб говядины» и поедает свои конфеты. Мы с Петькой и Витька Майоров ждем, когда подойдет очередь за коммерческим хлебом, и поглядываем на Димку. Он не замечает, а нам видно, как к нему подкрадывается оборванный, чумазый мальчишка. Кепка козырьком к затылку, одно плечо воинственно приподнято. — Ты чо? — толкает он вздрогнувшего Димку. — А ничо! — Димка озирается по сторонам. — Ты на кого, сука? На меня, да? — пацан еще раз толкает Димку. — Дай конфетину. Я шпана! Подошла наша очередь. Толстушка свешивает нам хлеб и говорит другой, длинной продавщице: — Ты не представляешь, какой он ужасный кокетун… Умора! Мы прячем хлеб в сетки и идем выручать Димку. Незнакомый пацан стоит к нам спиной. Все вместе мы ему запросто накидаем. Ух, гадство, бритовку достал… А Димка бледный-бледный… — Ты Сидора знаешь? — говорит пацан и протягивает Димке лезвие: — На, отрежь маленько. Сидор, Сидор! Да это же наш Сидор. Мы же с ним вместе были в интернате. А может, это не он? — Сидор, ты в интернате был? — спрашивает Петька. — Сбежал, — солидно отвечает Сидор, — свекла там, все свекла. — Сидор, айда к нам, — зову я. — Заругаются еще у вас. — Ну к вам пошли. — Куда? — он морщится, точно Димкина конфета оказалась очень кислой. — Матка у меня умерла. Вьюшку нарочно закрыла и угорела. И в Суворовское ни фига не написала… Мы выходим из гастронома. Синее-синее утреннее небо, яркое солнце, легкие, как бабочки, конфетные бумажки… — Знаешь что, — нерешительно говорит Сидору Витька Майоров, — пойдем со мной. Мариша тебя пустит. Она хорошая — хочешь, спроси у Петьки. Петька с Ленькой, а мы с тобой будем жить. Идет? Сидор молчит. — Нет, верно, — уговаривает Витька. — Потом меня братан заберет, а ты у Мариши останешься. Или вместе махнем. Сидор в ответ только вздыхает… Мы идем по городу. Позади всех Димка. Доедает свои конфеты. …Через час после встречи с Сидором диктор объявил о капитуляции Германии. И на нашей улице — на всех улицах — был праздник.
♦ Из огромного рога изобилия сыплются глиняные ватрушки. В самом гастрономе пахнет балыком и сдобой. На полу — бумажки от конфет «Радий» и «Черная смородина». Кто-то ест такие конфеты. Кто-то не только ест, но и обманывает — возьмет и свернет фантик, будто внутри конфета. Димке отец дал красную тридцатку. Димка купил полный кулек «Радия». Стоит под плакатом «Сортовой разруб говядины» и поедает свои конфеты. Мы с Петькой и Витька Майоров ждем, когда подойдет очередь за коммерческим хлебом, и поглядываем на Димку. Он не замечает, а нам видно, как к нему подкрадывается оборванный, чумазый мальчишка. Кепка козырьком к затылку, одно плечо воинственно приподнято. — Ты чо? — толкает он вздрогнувшего Димку. — А ничо! — Димка озирается по сторонам. — Ты на кого, сука? На меня, да? — пацан еще раз толкает Димку. — Дай конфетину. Я шпана! Подошла наша очередь. Толстушка свешивает нам хлеб и говорит другой, длинной продавщице: — Ты не представляешь, какой он ужасный кокетун… Умора! Мы прячем хлеб в сетки и идем выручать Димку. Незнакомый пацан стоит к нам спиной. Все вместе мы ему запросто накидаем. Ух, гадство, бритовку достал… А Димка бледный-бледный… — Ты Сидора знаешь? — говорит пацан и протягивает Димке лезвие: — На, отрежь маленько. Сидор, Сидор! Да это же наш Сидор. Мы же с ним вместе были в интернате. А может, это не он? — Сидор, ты в интернате был? — спрашивает Петька. — Сбежал, — солидно отвечает Сидор, — свекла там, все свекла. — Сидор, айда к нам, — зову я. — Заругаются еще у вас. — Ну к вам пошли. — Куда? — он морщится, точно Димкина конфета оказалась очень кислой. — Матка у меня умерла. Вьюшку нарочно закрыла и угорела. И в Суворовское ни фига не написала… Мы выходим из гастронома. Синее-синее утреннее небо, яркое солнце, легкие, как бабочки, конфетные бумажки… — Знаешь что, — нерешительно говорит Сидору Витька Майоров, — пойдем со мной. Мариша тебя пустит. Она хорошая — хочешь, спроси у Петьки. Петька с Ленькой, а мы с тобой будем жить. Идет? Сидор молчит. — Нет, верно, — уговаривает Витька. — Потом меня братан заберет, а ты у Мариши останешься. Или вместе махнем. Сидор в ответ только вздыхает… Мы идем по городу. Позади всех Димка. Доедает свои конфеты. …Через час после встречи с Сидором диктор объявил о капитуляции Германии. И на нашей улице — на всех улицах — был праздник.
1960 г.