деятельности Ленина, такие стороны его взглядов, которые недостаточно освещены другими современниками.

Сам Луначарский склонен был критически относиться к своим мемуарным наброскам, в частности к своим очеркам о Ленине. Он подчеркивал, что многие из них появлялись в порядке импровизации, он находил их недостаточно отработанными, «сырыми». Действительно в них встречаются неточные определения, приблизительные формулировки, не вполне отшлифованные куски.

Однако при всей беглости и торопливости многих мемуарных зарисовок Луначарского достоинства их бесспорны. Человеку с несомненным художественным дарованием, Луначарскому-мемуаристу было свойственно умение схватывать и передавать характерные черты и особенности людей и событий. Рассказ у него нередко превращается в показ, в живую картину того, о чем он вспоминает. В печатных отзывах на его мемуарные эссе уже отмечалось, что в этих портретах и зарисовках «чувствуется опытная рука художника и острый взор тонкого наблюдателя»^[13].

Главным достоинством всяких мемуаров является, конечно, их правдивость. Луначарский бывал и субъективен в своих оценках (он даже замечал по этому поводу, что иначе, т. е. без примеси субъективизма, человек писать не может). Так, например, в своих ранних воспоминаниях он порой как бы недооценивал всей глубины некоторых разногласий внутри партии, иногда недостаточно критически говорил о «каприйской» и «болонской» школах, явившихся по существу центрами фракционной деятельности «впередовцев», не всегда последовательно критиковал свои философские и политические блуждания.

Известно, что Луначарский под влиянием партийной критики вскоре готов был признать неудачной свою «богостроительскую» терминологию, но еще в послеоктябрьские годы он стремился утверждать, что в ошибочные термины он «вкладывал в сущности совершенно материалистические идеи»^[14]. Только позже, в последний период своей жизни, явившийся периодом наибольшей идейной зрелости его как мыслителя, Луначарский пришел к безоговорочному выводу о ложности и вредности всех связанных с «богостроительством» взглядов.

С отдельными оценками и высказываниями Луначарского можно порой спорить, но в своих воспоминаниях он не позволял себе никаких домыслов, никакого фантазирования. Характерно, что и в биографических книгах для него была неприемлема становившаяся тогда модной манера беллетризировать, «спутывать правду с вымыслом и давать таким образом какую-то недостоверную биографию»^[15].

Воспроизводя в одной из статей обращенные к нему слова К. С. Станиславского, Луначарский делает оговорку: «Конечно, сказанной фразы никогда не передашь через десять лет с полной точностью. Но за полную точность содержания того, что мне было тогда сказано, и за большинство выражений, которые я сейчас привожу, — я вполне ручаюсь». Это утверждение Луначарского можно распространить и на другие его воспоминания.

С особой, вполне понятной, щепетильностью и осторожностью относился Луначарский к передаче мыслей и слов В. И. Ленина. Он не раз сожалел, что не фиксировал со стенографической точностью для себя высказываний вождя, услышанных во время своих многочисленных бесед с ним. Этим прежде всего объясняется, почему далеко не обо всех этих встречах и беседах Луначарский рассказал.

Предлагаемая книга состоит из трех разделов:

1. На путях к Октябрю.

2. В рядах строителей социализма.

3. Встречи с людьми искусства и науки.

Внутри каждого из разделов материал размещен с учетом хронологической последовательности характеризуемых событий.

Иногда Луначарский-мемуарист возвращается в разных статьях к одним и тем же, наиболее запомнившимся ему эпизодам и фактам своей жизни. Чтобы избежать чрезмерных повторений, за пределами сборника оставлен ряд однотемных воспоминаний. Однако мы не сочли возможным исключать из помещенных здесь статей отдельные похожие места, чтобы не нарушить связности изложения. Учитывалось и то обстоятельство, что, возвращаясь к прежним темам, Луначарский раскрывает их обычно с новыми подробностями и нюансами. В результате данный эпизод вырисовывается для читателя с большей полнотой и яркостью.

Помимо воспоминаний в обычном смысле этого слова, написанных значительно позже совершившихся событий, в настоящую книгу включены и некоторые очерки, являющиеся записями и зарисовками впечатлений и наблюдений автора по горячим следам происходящего, как бы страницами из его записной книжки. Таковы, например, очерки «Первое мая 1918 года», «У Ромена Роллана» и другие.

Наряду с законченными статьями-воспоминаниями в книгу вошли о небольшие мемуарные фрагменты из статей другого характера.

Некоторыми издательствами при переиздании статей и очерков Луначарского в ряде случаев допускалось произвольное редактирование и изменение авторского текста. При подготовке настоящего издания текст был проверен по публикациям, появившимся при жизни автора. В отдельных материалах сделаны небольшие сокращения редакционного характера. Немногие слова, добавленные нами для исправления явных искажений и пропусков, заключены в ломаные скобки.

Статьи Луначарского сопровождаются краткими примечаниями, поясняющими некоторые имена и общественные явления. Здесь же исправляются допущенные автором фактические неточности, в частности в датировке тех или иных событий.

1. На путях к Октябрю

Воспоминания из революционного прошлого^*

Детство мое прошло под сильным влиянием Александра Ивановича Антонова, который — хотя и был действительным статским советником и занимал пост управляющего контрольной палатой в Н.-Новгороде, а потом в Курске — был радикалом и нисколько не скрывал своих симпатий к левым устремлениям¹. Совсем крошечным мальчиком я сиживал, свернувшись клубком, в кресле до относительно позднего часа ночи, слушая, как Александр Иванович читал моей матери «Отечественные записки» и «Русскую мысль». Комментарии, которыми сопровождалось чтение сатир Щедрина или другого какого-нибудь подходящего материала, западали мне в душу.^[16]

В моих разговорах со сверстниками я еще мальчиком выступал, как яростный противник религии и монархии. Помню, как, забравшись к серебрянику, жившему в нашем дворе, я схватил небольшую иконку, не помню какого святого, и, стуча ею по столу перед разинувшими рот, обедавшими в то время подмастерьями серебряника, самым заносчивым образом кричал, что предоставляю богу разразить меня за такое оскорбительное отношение к его приближенному и что считаю отсутствие