послышался голос старого Уймискара:

— Мы пускаем переночевать каждого. Не прогонять же путников с порога.

Узнав, зачем они пришли, старый Уймискар решил:

— Ну что ж, переспите, иначе вам не дойти. Завтра до вечера побудете у нас, а ночью парень мой вас переведет.

— Через Макиту не пройти, — размышлял молодой Уймискар. — Снегу много. Скорее, через Папайскую седловину.

— Можно и через Папайскую, — поддержал старик.

Незваных гостей уложили спать на сеновале. А их главный, прежде чем залезть туда, немного смущенно сказал Горнянчину.

— Хочу поблагодарить вас. Вы помогли доброму делу.

— Не один ты такой, — ответил Янек. — А на будущее запомни: бей только тогда, когда нужно. Береги силу для врагов.

Его спутники уснули, а Янек уселся с хозяевами за стол.

— Где сейчас рубите? — поинтересовался Янек.

— Рубили в Темной пади, — ответил молодой Уймискар, — и, знаешь, скажу тебе, правильно ее называют, там и днем темно, словно ночью.

— Вы и за нее принялись? — удивился Янек, который знал, какое гиблое место эта Темная падь.

Впрочем, чему же удивляться — они ведь и каменную пустошь у своего дома расчистили и приспособили под посев. Ведь уже вошло в поговорку, что если и есть места, где одни только камни растут, так это Уймискарова пустошь. А они теперь хлеб растят на ней. Старый Уймискар — вдовец, а сын — холостяк. Так они и живут вдвоем, крепкие как камни.

— Видишь, оживают наши горы, поднимаются люди, как в прежние времена, — промолвил старый Уймискар, возвращаясь к начатому разговору. — Попомните, что говорит вам старый валах ^[1]: соберется народ с силами и покажет себя. Дождутся паны — сорвет он с себя ярмо.

— Да уже сорвал, — подхватил младший Уймискар. — Погодите, вот как почуют люди, что ружьишко у них в руках, — прощай тогда страх перед господами! Кто живет в горах, тот не поддастся.

Старый Уймискар поднял седую голову.

— Я тоже когда-то бродил по лесам, — начал он вспоминать, и в его запавших глазах вспыхнули огоньки. — Но это было давно, в те лихие и славные времена! Ох, давно!

На закопченной стене висят картинки. На них изображены разбойники. Немало их тут, этих названных братьев — и конных и пеших, — у каждого в поднятой руке обушок или пистолет; карабины позолочены; фляжки, пояса, темляки — из тисненой кожи; топорики украшены насечкой, рубахи вышитые, на боку сумки, в глазах огонь… А впереди на коне их атаман…

Род Уймискаров — старинный род грамотеев, и картинки эти остались им от дедов, а тем оставил их прадед, который пришел в Валахию из Венгрии; у него, как говорили, не счесть было золота и серебра из тех мешочков, в которых возили тогда выкуп за рекрутов…

Старый Уймискар часто рассказывал о разбойниках, о тех добрых разбойниках, которые заступались за жителей горных хуторов, помогали им. Молодой Уймискар и Янек слушали эти рассказы, и в жилы их словно вливалась новая кровь, а душа рвалась к подвигам.

Наконец Янек Горнянчин поднялся и, попрощавшись, отправился в обратный путь. На Паделках ненадолго остановился передохнуть. В висках у него стучало, но он был доволен. Подняв голову, оглядел небо. Рассветало. Начинался новый день.

* * *

Мика Сурын по-своему отблагодарил Янека Горнянчина. В тот же вечер он спустился в деревню и от старосты позвонил на липтальский жандармский пост. Прежде чем он дозвонился, староста вытянул из него все, что он хотел сообщить жандармам.

— Микша, не делай этого! — принялся отговаривать его староста. — Ну скажи, кому ты этим поможешь?

— А если их схватят на границе? Кто будет в ответе? Сурын!

— Да не поймают их, не бойся.

— Ну а если не поймают, так тем лучше, — изворачивался Сребреник. — Никому ничего не станется, а я буду чист.

Староста и дальше продолжал бы убеждать его, но жандармский пост был уже на проводе. Сурын схватил трубку.

— У аппарата вахмистр Павлиштик. В чем дело?

Мика Сурын, заикаясь, рассказал о группе, которая направилась к границе, и о том, что эти пришлые избили его, принуждая вести их туда.

— Много их было? — спросил Павлиштик.

— Много, очень много, — преувеличивал со страху Сребреник.

— Вооруженные?

— С головы до ног.

— И куда вы отвели их, пан Сурын?

— Правду сказать, — забормотал Сурын, — я… отвел их к Янеку Горнянчину… У меня не было другого выхода, пан вахмистр… Но там я от них все же избавился!

— Так заруби себе на носу, болван! — неожиданно заорал вахмистр. — Морду набью тебе за это!

Отбой. Разговор окончен.

Ошарашенный Мика Сурын постоял у аппарата, а потом, избегая взгляда старосты, поплелся из общинного управления с видом побитой собаки.

Утро. Янек Горнянчин стоит перед своим домом и не узнает окрестностей. Он привык к зиме, и наступающая весна буквально поразила его.

Лиственница в лесу уже сбрасывает снег, а стоит ей зазеленеть — и весна уже тут как тут. Янек словно впервые увидел ивы у ручья и свежие пеньки в дубраве, молодые буки. Все словно помолодело, а мелкая поросль на краю лесосеки будто ожила. Все вокруг пробуждается ото сна, сегодня запоет синичка, ночью случится чудо — и завтра леса буйно зазеленеют.

Горнянчин, потянувшись, коснулся рукой изъеденной червоточиной потолочной балки. В Ланах искрятся на солнце две этернитовые крыши; они всегда так светятся, когда с них стаивает снег. Под лесом на крутом склоне белеют последние островки снега, но это уже похоже на украшение, а высоко в голубом небе звенит, заливается жаворонок.

Когда в сумерки Янек Горнянчин возвращался из леса с топором на плече, он увидел, что внизу на дороге остановился легковой автомобиль. Из него вышли трое и по тропинке стали подниматься вверх по склону Вартовны. Через минуту Янек узнал одного из них. Это был Ягода, владелец фирмы «Ягода, ликеры, вина, вермуты». Ягода хотел, чтобы его называли «пан фабрикант», но в общем-то он был просто хорошим винокуром. Когда немцы отправили в гетто его конкурента — старого Штейна, Ягода стал важной персоной.

В саду Янек давно уже устроил себе нечто вроде мастерской. Здесь он обычно занимался своим любимым делом — вырезал фигурки из дерева, рисовал, пока не наступали холода и ему не приходилось перебираться в избу. Вот сейчас Янек и направился в свою мастерскую.

Приезжие тем временем подошли к самому дому, и Янек слышал, как Светлана говорила с ними. В какой-то момент у него мелькнула мысль, что мог бы запереться, но он сразу же прогнал ее — от кого ему прятаться?! Он живет честно, и бояться ему некого.

Светлана привела гостей к беседке. Первым вошел Ягода. Потом появилась его жена и еще какой-то