«превосходства белой расы»; очень интересные заметки покойного сенатора Роберта Кеннеди «Моя борьба против коррупции», разоблачающие зловещий гангстерский синдикат, до сих пор процветающий в США; обличительная книга Джеймса Хепберна «Прощай, Америка» и особенно ее раздел «Анатомия убийства», рассматривающий преступную роль тех, кто теоретически должен бороться против преступности, — Федерального бюро расследований и его шефа Эдгара Гувера; исчерпывающее исследование Поля Шоло и Жана Сюсини «Преступление во Франции»; обширный репортаж С. Груэффа и Д. Лапьера «Заправилы Нью Йорка»; посвященная той же теме книга «Чикаго. Секретно!» Дж. Лайта и Ли Мортимера; серия очерков в газете «Орор»; книга Микеле Панталеоне «Мафия вчера и сегодня», документальный роман Трумэна Капоте «Обыкновенное убийство»,^[1] не говоря уж о многочисленных исследованиях и анкетных данных, опубликованных в периодических изданиях, которые вряд ли можно заподозрить в стремлении очернить буржуазную действительность — американских «Лайф», «Лук», «Тайм», «Ньюсуик», французских — «Экспресс», «Нувель обсерватер», «Фигаро литтерер», «Реалите», «Кандид», «Пари матч», немецких — «Шпигель», «Штерн», «Нойе иллюстрирте ревю» и др.

Большинство этих работ достаточно исчерпывающе и откровенно излагают фактический материал, но ни одна из них не может удовлетворить нас своими выводами и обобщениями. Эта беспомощность, разумеется, никоим образом не является следствием дилетантизма или неосведомленности, это лишь результат безнадежного стремления постичь непостижимое.

Авторы жаждут покончить с буржуазной преступностью, но не дерзают даже и помыслить о том, чтобы покончить с самим буржуазным строем. Все они единодушно считают, что нужно вылечить злокачественный нарыв преступности, но хотят добиться этого не хирургическим вмешательством, а таблетками от кашля.

И снова вытаскиваются на белый свет пессимистические биологические или экзистенциалистские теории, в то время как более оптимистические натуры пытаются найти выход в предписаниях религиозных учений всех времен и направлений. Все эти проповеди отчаяния, как и обнадеживающие иллюзии, давно доказали свою научную несостоятельность и практическую непригодность, но обладают тем немаловажным преимуществом, что прекрасно умеют обойти вопрос об исторической обреченности самого строя. В этом, конечно, и заключается главная причина того, что все эти творения до сих пор пользуются определенным спросом.

Преступление — это результат противоречия между личностью и обществом, наиболее резкое и крайнее проявление конфликта между стремлениями отдельного человека и интересами коллектива. Следовательно, пока существует антагонизм между личностью и обществом, будет существовать и опасность того, что этот антагонизм в тот или иной момент найдет свое проявление в преступном акте. Но поскольку особенности данного общества — результат объективных условий и объективного развития, постольку и особенности каждого отдельного индивида не представляют собой некую неизменную величину, а являются производным от особенностей самого общества. Социальный порядок карает преступника, но он же в известном смысле его воспитывает. От своеобразия данного строя зависит и своеобразие преступлений, порожденных этим строем. Преступный акт всегда социально обусловлен, и рассматривать его вне этой зависимости — все равно что судить о жизни растения только по листьям, не принимая во внимание его корень.

Говоря о «золотом веке» или любом другом предгреховном периоде человеческой истории, религиозные и мифологические предания выражают, хоть и в искаженном виде, некую историческую закономерность. Преступность не запрограммирована биологией человека, а является результатом определенной социальной эволюции, точнее, зарождения эксплуатации и частнособственнического сознания. Самый характер преступности в ту или иную эпоху определяется в своей основе особенностями социального строя. Преступность в новой и новейшей истории человечества — это, по-существу, буржуазная преступность, возникшая не «вопреки» стремлениям господствующего класса, а именно как прямой результат его господства. Любое, даже самое беглое ознакомление с фактами убеждает нас в этом, но особенно характерна картина американского общества.

Как мы уже упоминали, большинство буржуазных социологов рассматривает преступление как специфический индивидуальный акт, как результат имманентных особенностей человека. Но можно ли считать индивидуальным актом один из первородных грехов американского общества — работорговлю и рабский труд, официально признанные и оправданные через пятнадцать веков после падения рабовладельческого строя? Индивидуальный или социальный акт — деятельность ку-клукс-клана и многих организованных форм расистского террора? Разве можно назвать индивидуальным актом суды Линча, представляющие типичнейшее проявление произвола разбушевавшейся толпы по отношению к беззащитному индивиду? И как отнести к индивидуальным актам легализованные судом политические убийства, например Сакко и Ванцетти или Этель и Юлиуса Розенбергов?

И можно ли не признать, что американское общество создало свой специфический «американский» стиль, утвердило свой, личный почерк в грязной сфере преступления? Общество, которое сочло необходимым обеспечить себе жизненную территорию путем жесточайшего и ненужного истребления индейцев, превратило геноцид в основу своей завоевательной политики.

Американская буржуазия создала также свой стиль преступлений, направленных против отдельной личности. Эта страна ускоренной индустриализации еще в 20-е годы нашего века сумела создать промышленные формы преступления. Гангстеризм как сочетание экономической деятельности с кровавым террором возник именно в США и, как свидетельствуют многочисленные факты, продолжает процветать, организованный в своеобразные преступные тресты, именуемые «Cosa nostra» («Наше дело»), «Корпорация убийств», «Синдикат преступлений» и т. д.

Страна «неограниченных возможностей», где все делается с размахом, отличается невиданным размахом и в области насилия. Самые ужасные преступления века совершены именно здесь, и, не слишком углубляясь в историю, можно сразу же вспомнить лишь некоторые из них. В 1946 году восемнадцатилетний Уильям Хиренс застрелил семь человек. В 1948 году двое других юношей также совершили семь убийств. На следующий год какой-то только что демобилизованный солдат принялся расстреливать толпу и убил тринадцать человек. В 1956 году в штате Коннектикут два юных