— Ну, ну, Карл! Ты преувеличиваешь свои возможности. Юности свойственно донкихотство!
— Если все немцы станут Дон-Кихотами, нам не придется трусливо вздрагивать, глядя, как за колючей проволокой зреет наша смерть!
— А как же сделать Дон-Кихотами всех сразу? — спросил Бейкер.
— Начните с себя! — гордо вскинул голову Карл.
— Иди, Карл! — повторил Дорнье. — У нас с тобой нет времени на рассуждения. Иди! И не забудь мысленно поблагодарить своего покойного деда, которого звали так же, как тебя. — Дорнье пожал Карлу руку. — Не спрашивай меня больше ни о чем…
Карл вздрогнул, вгляделся в Дорнье, видимо, поняв что-то в словах комиссара полиции, повернулся и медленно, словно нехотя, вышел.
* * *
Когда дверь закрылась, два человека молчали долго. Потом заговорили:
— За что ты ударил его?
— За то, что он прав!!
— Почему ты отпустил его?
— Потому, что он прав!!
Потом оба человека вполголоса беседовали о чем-то, судя по их лицам, очень важном.
Потом вдруг крылато и твердо прозвучало под сводами кабинета:
— Я знаю, что мне делать!..
— Я тоже знаю, что мне делать!..
Первый, в полицейском мундире, остался в кабинете. Второй, в обычном костюме, вышел на улицу. Он вышел с окрыленной душой и надеждой в сердце, что напишет такую книгу, которую так давно ждут люди.
Спустившись с последней ступени подъезда, он остановился и тихо проговорил:
— Я создам новое Евангелие, по которому научится… да, научится жить Человечество!
Возможно, он преувеличивал свои возможности, но цель его была именно такой.