и вам известно на черт знает сколько больше того, что вы мне рассказываете, о пожаре на лесопильном заводе вашего папочки.

Ей хватило приличия побледнеть еще боль­ше. Рот у нее приоткрылся, но тут же губы плотно сжались, при этом она застыла на сту­ле, неподвижная как изваяние. Стройную фигу­ру скрывала плотная куртка, от утреннего ма­кияжа на лице не осталось и следа.

— Теперь, когда мы добрались до главного в этом деле, возможно, у вас появилось желание рассказать мне все, что вы знаете. Один человек почти при смерти находится в реанимации Севе­ро-западной больницы, другой в частной палате е в состоянии говорить. Врачи полагают, что парень в реанимации вряд ли выкарабкается.

Губы ее на миг дрогнули.

— Я слышала,— прошептала она и закры­ла глаза, но самообладания не утратила.

Он и не рассчитывал на это. Она была Бьюкенен до мозга костей. А они, как известно, отлича­лись жесткой стойкостью и непробиваемым упрямством.

— Кажется, это не первый пожар во владе­ниях вашего папочки?— Он встал со стула и зашагал по комнате взад-вперед, щелкая пу­зырями жевательной резинки в такт громким ударам своих каблуков по грязно-желтому ли­нолеуму пола.— И, если мне не изменяет па­мять, после первого пожара вы внезапно уеха­ли из города. Поговаривали, что вы уж больше никогда не вернетесь. Но, видимо, почему-то передумали… О чем речь! Конечно, каждый имеет на это право, не так ли? — Он сверкнул очаровательной дружеской улыбкой свойского парня. Это был его коронный номер.

Она никак не отреагировала.

— А теперь послушайте, что меня, собствен­но, беспокоит. Вы бросаете работу, за которую большинство мужчин и женщин убились бы, возвращаетесь домой и выходите замуж за одного из парней Маккензи. И что происходит дальше? А происходит то, что мы имеем еще один грандиозный пожар, равного которому мы не имели… Сколько лет прошло? Почти семнадцать лет! Один малый едва не погиб во время взрыва, жизнь второго висит на волос­ке.— Он поднял руки.— Восстановим кар­тину.

Гонсалес оторвался от двери, выхватил из упаковки на столе пластиковую чашку и налил в нее тоненькой струйкой кофе из стеклянной кружки, подогревавшейся на электрической плитке. Потом подошел с кружкой к женщине и, не спросив ее согласия, долил ее чашку.

Уилсон развернул стул и оседлал его. Об­локотившись на спинку, он наклонился вперед и уставился на женщину сердитым взглядом. Она выдержала его взгляд.

— Мы только пытаемся уточнить, что про­изошло и кто там находился. К счастью, у ва­шего мужа был при себе бумажник, в против­ном случае мы не смогли бы его узнать. Он в ужасном виде. Опухшее лицо в порезах, воло­сы сожжены, челюсть сломана и нога в гипсе. Врачам удалось сохранить ему поврежденный глаз и он даже сможет ходить, если будет стараться.— Он заметил, что женщина содрог­нулась. Значит, муж ей не безразличен… хотя бы немного.— Второго мы не знаем. Не идентифицирован. Лицо у него тоже здорово изуро­довано. Сплошная багрово-черная маска. Не хватает нескольких зубов и руки страшно обожжены. Волосы сгорели почти начисто. Мы потратили уже черт знает сколько времени, чтобы вычислить, кто бы это мог быть, и поду­мали, может, вы сумеете нам помочь.— От­кинувшись назад, он взял в руку чашку с уже остывшим кофе.

— А как… насчет отпечатков пальцев?

— Их чертова прорва. Руки Джона Доу^[1] обгорели, поэтому снять с него отпечатки паль­цев невозможно. Пока, во всяком случае. Из-за выбитых зубов и сломанной челюсти идентифи­кация по зубам потребует некоторого времени…

Прищурив глаза, Уилсон задумчиво смот­рел на женщину, машинально пощипывая ще­тину отросшей за два дня бороды.

— Если не выяснится другое, останется предположить, что мерзавец специально сжег себе руки, ну, понимаете, чтобы не иметь с на­ми дела…

Лицо у нее исказилось.

— Вы предполагаете, что это он устроил поджог?

— Не исключено.— Уилсон взял свою кружку с отбитыми краями и сделал большой глоток, затем подал знак Гонсалесу, чтобы он приготовил еще кофе.

— Я ведь сказала вам, что не имею поня­тия, кто он.

— Он встречался с вашим мужем на ле­сопилке.

Она колебалась.

— Вы уже говорили мне, но я… я не была в курсе дел моего мужа. Я представления не имею, с кем он встречался и зачем.

Брови Т. Джона изогнулись.

— А-а, у вас был один из тех новомодных браков… ну, знаете, когда он сам по себе, она сама по себе?

Гонсалес снова топтался у плитки, разры­вая пакет сухих сливок… Этот отвратительный на вид белый порошок не вызывал никаких ассоциаций с коровьим молоком.

— Мы подумывали о разводе,— призна­лась она, в голосе ее прозвучала нотка рас­каяния.

— Вот как? — Уилсону удалось сдержать улыбку. Наконец-то ему удалось докопаться до чего-то более-менее важного. Вот и мотив… или хотя бы зацепка. А большего ему и не требовалось. — Шеф пожарных считает, что имел место поджог.

— Я знаю.

— Способ поджога… хм, черт возьми, он ведь может оказаться точной копией того, что произошел семнадцать лет назад, когда запо­лыхала мельница. Вы помните, не так ли? — Она слегка поморщилась, стиснутые губы по­белели. — Да-а, догадываюсь, что вам трудно забыть такое…

Она отвела взгляд, руки, державшие в ладо­нях чашку, дрожали. Ей ли не помнить тот пожар! Каждый житель Просперити помнил. Тогда пострадало все семейство Бьюкененов, это была ужасная драма, от которой большинство из них так и не оправилось. Старший — отец Кэссиди — так и не набрал былую мощь, его жизнь, дела компании, его своенравная дочь вышли у него из-под контроля.

— Может, вы хотели бы съездить в боль­ницу и взглянуть на пострадавших? Только предупреждаю, зрелище не из приятных.

Она направила на него твердый взгляд жел­тых глаз, и он вспомнил, что она не только репортер, но еще из породы Бьюкененов.

— Я настаиваю на встрече с мужем с того момента, как с ним случилось несчастье. Врачи говорили, что я не смогу увидеть его, пока не даст разрешения шериф… будто бы на нем висит подозрение.

— Ладно, к черту, давайте поедем! — вос­кликнул Уилсон и тут же, едва она встала, передумал.— Только прежде выясним еще кое-что.— Женщина застыла на месте, потом мед­ленно опустилась на обшарпанный пластико­вый стул.

Она была воплощенным хладнокровием, придется ему показать ей кое-что. И вновь она лгала, скрывая что-то. И когда Гонсалес зано­во наполнил кофе его старую кружку, Т. Джон запустил в карман руку и достал небольшой пакетик. Сквозь прозрачный пластик видне­лась обуглившаяся цепочка и прикрепленная к ней медалька с изображением святого Христофора, частично обгоревшая. Искривленное и почерневшее изображение святого можно было