90-х. Последние «идейные всхлипы» стихли после дефолта 98-го. И на этой волне — а не только волею Ельцина — к власти пришли безыдейные националисты во главе с Путиным, с которыми возродилась и проблема свободы «внешней» (политического выбора, социального действия) и «внутренней».
Эмоциональным откликом на 90-е и стал самый яркий роман нулевых — «Санькя» Захара Прилепина, герой которого выл от ярости, пытаясь отстоять свое право быть перед лицом обстоятельств, формировавшихся под влиянием всеобщего стремления иметь. Уже сформировавшиеся обстоятельства — кафкианский образ потребительского ада и состояние человека, лишившегося в этом аду имени и ставшего тенью истории, — запечатлел в своем романе «Горизонтальное положение» Дмитрий Данилов.
Их трудно сравнивать: если Прилепин — это как бы Делакруа с его «Свободой на баррикадах», то Данилов — это даже не Малевич с «Черным квадратом» (поскольку это произведение создавалось в чисто пропагандистских целях: объяснить народу, что теперь вместо достоевской иконы в красном углу — карамазовский черный квадрат), а как бы де Кирико с его мертвенными пейзажами. И «Горизонтальное положение» загоняет нас не на баррикады, а в угол, в тупик, где и принято решать последние вопросы бытия, если следовать рецептам подзабытых уже французских экзистенциалистов.
Мы находимся — и тут я не шучу, — в самом начале пути к высокоразвитому обществу потребления, которое превращает свободу в понятие самоценное, а потому сомнительное (спасает нас пока низкая покупательная способность населения, которому не по карману новейшие идеи и идеологии). Культура потребления товаров, идей и ценностей у нас только-только начинает формироваться.
Все впереди.
Только не надо при этом забывать о том, что на самом деле понятия «быть» и «иметь» не разделены непроходимой пропастью. Как утверждают историки языка, оба глагола восходят к одному корню. И в самом деле, «иметь бытие» — ведь это и значит «быть».
…У нас в стране живет энное количество людей, которые до сих пор так и застряли в 1991 году и даже не подозревают, что за двадцать лет все полностью изменилось. Двадцать лет как нет Советского Союза, а они всё борются против СССР и, видимо, не в курсе, что подавляющее большинство населения сожалеет или скорбит о его распаде, а то и просто тоскует о нем или мечтает о его восстановлении. А если им об этом говорят, они отмахиваются — дескать, это «ностальгирует люмпен». Между тем никакие социологические опросы не учитывают мнение люмпенов. И вообще представление, что вся страна, кроме них, состоит из люмпенов, многое об этой публике говорит. Двадцать лет как нет КПСС, а ее якобы законный наследник — КПРФ — в принципе не имеет ничего общего с коммунистической идеей. И КПРФ — не у власти (и никогда не будет). Но они все борются и борются с «коммунистической диктатурой». Двадцать лет как в стране капитализм, частная собственность, рыночные отношения, и за эти двадцать лет огромное количество людей впало в нищету, противоестественная убыль населения составила 26 миллионов, что сравнимо с потерями Советского Союза во Второй мировой войне… Но застрявшие в 1991 году все борются и борются с «реальным социализмом» и плановой экономикой! Не надо думать, что они идиоты. Ничего подобного. Это социальный заказ. То есть борьба с призраками оплачивается. И занимаются этой борьбой те, кто выбрал добровольное рабство. Поскольку за свободу приходится платить самому, а за добровольное рабство платят тебе. Самое интересное, что в массе своей те, кто все еще живет в 1991 году и «борется с властью КПСС», — это те же люди, которые в свое время пошли в добровольное рабство как раз к советской номенклатуре. Поскольку новая власть (и политическая, и экономическая) в значительной степени состоит из той же советской номенклатуры (или ее детей), не понадобилось даже особо менять объект внимания. Все эти пламенные «певцы свободы» и «борцы с коммунизмом» при КПСС вовсе не в тюрьмах и лагерях сидели, а, напротив, были «бойцами идеологического фронта», и их продажность хорошо оплачивалась. Вполне сравнимо (если посчитать масштаб цен и доходов) с сегодняшним днем. И, разумеется, эта плата была заметно выше доходов обычных людей. Была и остается. Дело ведь еще и в том, что есть принципиальная разница между вынужденным рабством (даже и наемным) и рабством добровольным. Добровольное рабство тем и отличается от вынужденного, что добровольный раб сам отказывается от свободы, от своей человеческой сущности, сам приравнивает себя к скоту. Это его личный выбор — в обмен на стойло, кормушку и охрану. Внутренне (или, если хотите, психологически) свободным можно быть где угодно. Нигде я не чувствовал себя таким свободным, как в тюрьме тридцать пять лет назад, полемизируя с лубянским следователем на тему, является ли он прямым наследником бериевских палачей или нет. Следователь, кстати, очень изобретательно и очень детально доказывал, что нет. И то, что я думаю по-другому, его не смущало, и скрывать свою точку зрения он меня не принуждал. Попробуйте-ка подискутировать на неприятную для него тему с вашим хозяином-частником! Он быстренько вышвырнет вас с работы. Те из наших добровольных рабов (то есть продажных интеллектуалов), кто постарше и получил еще советское гуманитарное образование, любят при случае вспоминать о гегелевской диалектике раба и господина, делая вид, что они якобы «принуждены» к рабству. Да, конечно, отношения рабства делают жертвой рабства и господина. Но гегелевская конструкция описывает случай принудительного рабства, а не добровольного. В устах добровольного раба обращение к Гегелю — всего лишь пропагандистский трюк: дескать, «тяжела ты, шапка Мономаха», «богатые тоже плачут» и потому, быдло, нишкни и радуйся, что «фюрер думает за вас»! Поколения помоложе, которым профессора-гуманитарии (еще вчера восхвалявшие «марксизм-ленинизм» и «мудрые решения» очередного съезда КПСС) внушили, что Гегель — это неприлично (раз в числе гегельянцев оказался «ужасный» Маркс), уже просто не понимают таких сложностей и привычно несут всякий бред о «свободе» вообще и своей, в частности. Причем обычно начинают теологически — со «свободы воли», а кончают неолиберально — «свободой предпринимательства». Что
Александр ТАРАСОВ. Век воли не видать?
Чем, например, отличается воля от свободы? Тем, что воля вольная — это свобода, соединенная с простором, с ничем не прегражденным пространством.(Это действительно Д.С. Лихачев, «Заметки о русском».)Д.С. Лихачев, академик
…У нас в стране живет энное количество людей, которые до сих пор так и застряли в 1991 году и даже не подозревают, что за двадцать лет все полностью изменилось. Двадцать лет как нет Советского Союза, а они всё борются против СССР и, видимо, не в курсе, что подавляющее большинство населения сожалеет или скорбит о его распаде, а то и просто тоскует о нем или мечтает о его восстановлении. А если им об этом говорят, они отмахиваются — дескать, это «ностальгирует люмпен». Между тем никакие социологические опросы не учитывают мнение люмпенов. И вообще представление, что вся страна, кроме них, состоит из люмпенов, многое об этой публике говорит. Двадцать лет как нет КПСС, а ее якобы законный наследник — КПРФ — в принципе не имеет ничего общего с коммунистической идеей. И КПРФ — не у власти (и никогда не будет). Но они все борются и борются с «коммунистической диктатурой». Двадцать лет как в стране капитализм, частная собственность, рыночные отношения, и за эти двадцать лет огромное количество людей впало в нищету, противоестественная убыль населения составила 26 миллионов, что сравнимо с потерями Советского Союза во Второй мировой войне… Но застрявшие в 1991 году все борются и борются с «реальным социализмом» и плановой экономикой! Не надо думать, что они идиоты. Ничего подобного. Это социальный заказ. То есть борьба с призраками оплачивается. И занимаются этой борьбой те, кто выбрал добровольное рабство. Поскольку за свободу приходится платить самому, а за добровольное рабство платят тебе. Самое интересное, что в массе своей те, кто все еще живет в 1991 году и «борется с властью КПСС», — это те же люди, которые в свое время пошли в добровольное рабство как раз к советской номенклатуре. Поскольку новая власть (и политическая, и экономическая) в значительной степени состоит из той же советской номенклатуры (или ее детей), не понадобилось даже особо менять объект внимания. Все эти пламенные «певцы свободы» и «борцы с коммунизмом» при КПСС вовсе не в тюрьмах и лагерях сидели, а, напротив, были «бойцами идеологического фронта», и их продажность хорошо оплачивалась. Вполне сравнимо (если посчитать масштаб цен и доходов) с сегодняшним днем. И, разумеется, эта плата была заметно выше доходов обычных людей. Была и остается. Дело ведь еще и в том, что есть принципиальная разница между вынужденным рабством (даже и наемным) и рабством добровольным. Добровольное рабство тем и отличается от вынужденного, что добровольный раб сам отказывается от свободы, от своей человеческой сущности, сам приравнивает себя к скоту. Это его личный выбор — в обмен на стойло, кормушку и охрану. Внутренне (или, если хотите, психологически) свободным можно быть где угодно. Нигде я не чувствовал себя таким свободным, как в тюрьме тридцать пять лет назад, полемизируя с лубянским следователем на тему, является ли он прямым наследником бериевских палачей или нет. Следователь, кстати, очень изобретательно и очень детально доказывал, что нет. И то, что я думаю по-другому, его не смущало, и скрывать свою точку зрения он меня не принуждал. Попробуйте-ка подискутировать на неприятную для него тему с вашим хозяином-частником! Он быстренько вышвырнет вас с работы. Те из наших добровольных рабов (то есть продажных интеллектуалов), кто постарше и получил еще советское гуманитарное образование, любят при случае вспоминать о гегелевской диалектике раба и господина, делая вид, что они якобы «принуждены» к рабству. Да, конечно, отношения рабства делают жертвой рабства и господина. Но гегелевская конструкция описывает случай принудительного рабства, а не добровольного. В устах добровольного раба обращение к Гегелю — всего лишь пропагандистский трюк: дескать, «тяжела ты, шапка Мономаха», «богатые тоже плачут» и потому, быдло, нишкни и радуйся, что «фюрер думает за вас»! Поколения помоложе, которым профессора-гуманитарии (еще вчера восхвалявшие «марксизм-ленинизм» и «мудрые решения» очередного съезда КПСС) внушили, что Гегель — это неприлично (раз в числе гегельянцев оказался «ужасный» Маркс), уже просто не понимают таких сложностей и привычно несут всякий бред о «свободе» вообще и своей, в частности. Причем обычно начинают теологически — со «свободы воли», а кончают неолиберально — «свободой предпринимательства». Что