сиденье.

- Верю, верю... Чем дальше, тем больше... Хотя ты так часто продолжаешь писать в Нижний...

- Не надо, Маруся, об этом. Там сын, маленькая Катюшка... Мы же уговаривались...

- Извини, Алеша... Сама не знаю, как вырвалось...

- Я детей люблю. Очень люблю. Буду заботиться...

- И я своих тоже. Будут приезжать к нам.

- Да, да. Обязательно. И непременно. Ты у меня такая сердечная... Необыкновенная...

Горький провел рукой по золотисто-каштановым волнистым волосам Марии, про себя отметил: "Какие пышные! Без всякой завивки! И вся она, Человечинка, красивая! Даже не столько телом, сколько душой. Единомышленница моя!"

Мария знала, что мужу нравится ее длинное платье из черного бархата, и даже в дорогу надела его. На груди сияла бриллиантовая искорка золотого медальона - тоже для него.

Поезд отошел от станции, они сели друг против друга, и Мария Федоровна все так же не умолкала ни на минуту:

- Знаешь, Алеша, почему я так люблю эти наши поездки вдвоем в Питер? Только вдвоем в купе. Когда мы всей труппой ехали на первые гастроли, поезд вот так же мчался сквозь ночь. После ужина все заснули, а я почти до утра не сомкнула глаз - думала о тебе. Вспоминала все, начиная с первой встречи в Севастополе. Помнишь? Я ведь еще тогда...

- И я, Маруся, тогда же... С первого взгляда... Только не решался говорить, чтобы ты не оттолкнулась. Чтобы не нарушилось приятельство... Чтобы видеть тебя...

- Знаю, Алеша... А в ту ночь в поезде мне было больно и обидно, что ты опоздал в Москву, что тебя не было со мной в вагоне. Размечталась тогда. Хотелось, чтобы сказал свое теплое, круглое волжское словечко: "Хо-ро-шо!" И впервые, осмелев, назвал бы Марусей...

Постучал проводник, предложил чаю и печенья. Они не отказались. Только пожалели, что разговор прервался.

С тех пор, как они стали невенчаными мужем и женой, Мария Федоровна пережила немало горьких минут. Многие знакомые, в особенности из так называемого света, отвернулись от нее, не подавали руки, не узнавали при случайных встречах. По-мещански оскорбляли. Она говорила себе: "Ну и черт с ними!.. Зачем они мне?.. И не виновата я, что так сложилась моя судьба... Я сожгла все корабли... Благо, детей взяла к себе сестра. Как-то Алеша, чудачок, подчеркнул, что я жена писателя Горького! Он еще не понимал, что у меня было свое имя. Все бросила, чтобы жить для него. Быть прежде всего верным другом. И всюду пойду за ним, буду оберегать его, сделаю для него все, что в моих силах. Когда потребуется, то и поведу за собой. В малом и большом. В чем сумею. Однажды это уже случилось, когда нужно было решить, с кем ему идти дальше. Конечно, не с эсерами, куда его пытались залучить, и не с меньшевиками..."

Они уже несколько раз вот так ездили в Питер, но ей, Марусе, всегда казалось, что едут впервые. А сегодня поездка особенная. Накопились дела по газете. Прежде всего там надо убрать номинального редактора, поэта Минского, и его декадентское окружение. А самое главное и наиважнейшее первое свидание Алеши с Лениным.

Ради этого стоило в Москве бросить все.

Владимир Ильич уже давненько спрашивал у общих знакомых о Горьком: как его здоровье? что написал новенького? какое у него настроение? Всякий раз благодарил за денежную помощь газете "Вперед". Без его поддержки - кто знает - могла ли газета существовать. Ленин был уверен, что Горький, настоящий вдохновенный революционный писатель, придет, непременно придет к большевизму.

А Алеша все медлил и медлил. Не говорил о желании вступить в партию ни Красину, ни покойному Бауману. Летом, отправляй свое первое коротенькое письмо Ленину, даже подчеркнул, что не является членом партии, но Владимира Ильича назвал ее главой. Было это уже накануне решительного шага. Вскоре Алеша сказал:

- Не надо, Маруся, больше убеждать меня. В душе я давно большевик. С твоей легкой руки. Можно сказать, с тех первых номеров "Искры", которые ты давала мне. И ты знаешь, дело за вступлением в одну из организаций.

Такой организацией и оказалась редакция "Новой жизни". Хотя Алеша и мало бывал там, но уже идейно близко сошелся с Воровским и Луначарским, с Бонч-Бруевичем и Ольминским, с Красиным и Литвиновым. А завтра, она не сомневается, подружится с самим Лениным.

Они уже давно без слов понимали друг друга... Но, отодвигая пустой стакан, Мария напомнила:

- Надо хорошо выспаться. Завтра день будет сверхзанятой. И как праздник!

- Я уже волнуюсь. Со многими знаменитыми деятелями встречался ничего, а тут... Вождь, рыцарь революции!

- Он, Алеша, не рыцарь - Человек. С большой буквы, как пишешь ты. На редкость простой человек.

- Давно ли приехал, а уже столько статей в нашей "Новой жизни"! И каких статей! "Долой литераторов сверхчеловеков! Литературное дело должно стать ч а с т ь ю, - он подчеркивает, - общепролетарского дела..." Хо-ро-шо!

- Запомнил!

- Такое не забывается. Удар по либералам, последышам народников и декадентам!.. И когда он только успевает...

Проводник принес белье, хотел застелить постели, но Мария Федоровна, поблагодарив его, сказала:

- Я привыкла сама...

3

На вокзале их встретили родные - Екатерина Крит, сестра Марии Федоровны, и семнадцатилетний сын Юрий Желябужский. Встретил также Константин Петрович Пятницкий, директор-распорядитель книгоиздательства "Знание", в просторной квартире которого две комнаты снимал Горький. Отправив вещи, Мария Федоровна и Алексей Максимович поехали по Невскому прямо в редакцию газеты "Новая жизнь".

Едва они появились там, как, заслышав басовитый волжский говор, из редакторского кабинета, распахнув дверь, вышел Ленин. Незастегнутые полы коричневого пиджака развевались, на лице искрилась горячая улыбка. Руку подал сначала Андреевой.

- Большущее спасибо, Мария Федоровна, что наконец-то привезли к нам Алексея Максимовича!

Горького взял за руки чуть пониже плеч, кинув жаркий взгляд в его синие глаза.

- Здравствуйте, Алексей Максимович! Дорогой наш товарищ Горький! Читаю вас второе десятилетие, пути-дороги наши были близкими, а видеться как-то не доводилось. По вине охранных чертей! - Рассмеялся, на секунду откинув голову, и тут же обеими руками сжал пальцы Горького. - Душевно рад!

- Я тоже! Даже слов нет... Знакомых расспрашивал о вас... - Смущенно покашливая, Горький всматривался в скуластое лицо Ленина. - Теперь сам вижу, какой вы!

- Какой же?

- Да как сказать?.. Наш, волжский! - Горький со всей силой сжал руку Ленина. - Хо-ро-шо. - Левую ладонь приложил к груди. - Вот как на сердце хо-ро-шо! В такое время встретились.

"Рука у него почему-то горячая? - тревожно спросил себя Владимир Ильич. - Здоров ли он? Говорят, у него легкие... Проклятая Петропавловская крепость, видать, оставила свои следы... А он теперь так нужен нам. Больше, чем