лоскутках нехотя расползающегося тумана, раздался знакомый мелкий кашель и скрежет совка. Андрей невольно поежился. Своего бригадира тетю Настю он немного побаивался, а порой и терпеть не мог за ее удивительную способность выискивать работу на ровном месте. Конечно, если ты сорок лет машешь метлой, да мучает тебя старческая бессонница, да тридцать три болезни, а дома, в полуподвальной служебной квартирке тебя никто не ждет, кроме толстого дымчатого кота Васьки…

Неожиданно его обожгла острая мысль — чего это он, ведь его, Андрея, не ждет дома вообще никто! Он постоял несколько секунд, глотая воздух пересохшими губами и пытаясь изо всех сил ухватиться за краешек только что показавшейся мысли, но тут рядом кто-то сказал:

— Здравствуй, Андрюша… Как дела-то? Ого, сколько у тебя листьев-то слетело! Считай, повезло, завтра, бают, настоящие дожди начнутся…

Андрей буркнул что-то неприветливое в ответ и с ожесточением стал вытряхивать из ведра остатки мусора. Сбила, старая! О чем это он только что подумал? Попробуй теперь вспомни, а ведь о чем-то очень важном подумал. И ведь про дожди не зря говорит, ох, не зря…

Тетя Настя постояла рядом, ласково поглядывая на громадного Андрея снизу вверх, и, перевязывая свой шерстяной платок, мигом вывалила на него все вчерашние поселковые новости: у Ширяевых померла бабка, хорошая, веселая, в церковь очень любила ходить, а все равно померла без отпущения грехов, а у Плешаковых из восьмого дома двойня родилась, а у Маховых, что над магазином живут, девка загуляла, напилась допьяну вместе с парнями и ругалась нецензурно, так что пришлось отцу тащить ее домой за косы, а Галя Степашкина заболела, температурит, и придется кому-то сегодня ее участок убирать.

Андрей, слушая бригадиршу вполслуха и думая только о теплой постели, встрепенулся.

— Это как? — сказал он, недобро блестя глазами и меряя взглядом маленькую старушку. — Это что, я опять ее участок грести должен? Вчера греб, позавчера греб, и сегодня греби? Что я, один у тебя в бригаде, тетя Настя? Ты вот что, ты лучше Соловьиху сегодня позови, у нее участок самый маленький, а баба она здоровая, таких, как я, двоих за пояс заткнет!

Но скоро он сдался и покорно пошел за бригадиршей, бурча под нос неотразимые доводы, по которым сегодня не он, а кто-нибудь другой должен подменять заболевшую дворничиху.

Освободился он только к девяти, когда зябкое красное солнце поднялось над далеким лесом. Спать уже не очень хотелось, и можно было, скажем, сходить за опятами. Нынче опята пошли поздно, и почему-то особенно много их было в орешниках, где они росли прямо в жухлой траве. А что, почему бы не пойти? Грибы он любит, а не собирал почему-то давно. «Странно, почему же я не ходил этой осенью за грибами? — подумал Андрей, тяжело подымаясь по лестнице. — Может, болел? Нет, вроде не болел… Значит, чем-то был занят. Интересно, чем это я могу быть днем занят?»

Теперь ему никто не помешал, и он крепко ухватился за краешек мысли и не без труда вытащил ее на свет божий, морщась от глухой головной боли.

Он вспомнил, что ему предстоит сделать сегодня днем. Во-первых, надо внести квартплату — ему уже делала на днях замечание Валентина из сберкассы, и он обещал заплатить, но как всегда забыл, надо будет не забыть сегодня. Во-вторых, неплохо бы к обеду сходить в дачный поселок и как обычно постучать с мужиками в домино — его приглашали. И еще что-то надо было сделать, но голова уже раскалывалась от напряжения, и он решил дать ей отдохнуть. Ничего, успеется, день длинный, дай бог, и за опятами выберемся…

Полчаса он провел на кухне, наслаждаясь горячим грузинским чаем, который ценил больше всего потому, что тот всегда бывает в продаже. Постепенно головная боль улеглась, и он понемногу стал загружать ее кое-какими мыслишками — надо было починить стулья, совсем расшатались, сидеть стало невозможно, а еще надо сходить к бывшей графской конюшие, где начались реставрационные работы, и посмотреть что к чему, а может и зашибить трояк: дел там невпроворот, а мужиков — раз, два и обчелся. И еще нужно сходить на кладбище — поправить покосившуюся калитку у могил жены и сына, и вообще посидеть…

Было около половины десятого, когда он, зевая, собрался было улечься в смятую постель, но тут его внимание вновь привлекла книга, лежавшая на откидном столе секретера. Она была настолько толстой, что вызвала у него раздражение — читать он не любил, от чтения у него голова болела, и зачем он держит в доме такую толстую книгу, наверняка скучную и заумную.

Над книгой он вдруг увидел табличку, на которой красными крупными буквами было написано:

«Андрей! Открой книгу!!

От этого зависит твоя судьба!!!»

«Ну как же, бегу и падаю», — усмехнулся он, смерив книгу недобрым взглядом и прикидывая, куда ее лучше сбагрить, но тут у двери раздался протяжный звонок.

— Привет, Андрюха! — прямо с порога заорал Вася Никитин, затянутый в синий спортивный костюм, раскрасневшийся и как всегда самодовольно улыбающийся. — Никак днем спать собрался, старик?

Андрей посмотрел на себя — босого, со свисающим животом, и грустно пошевелил волосатыми пальцами ног.

— Да уж, — сказал он неопределенно, — работа у меня такая.

Никитин захохотал и втолкнул его в комнату, пряча левую руку за спиной.

— Ох, и бедлам же у тебя, — покачал он головой, разглядывая диван, кресло, стулья — все заваленное беспорядочно разбросанной одеждой. — Везет тебе! Мне моя Татьяна последние волосы за такое бы повыдергивала…

Почувствовав, что сказал глупость, Никитин тут же перешел на другую тему и эффектным жестом поставил на стол две бутылки портвейна.

— Вот, получай.

— Это за что же? — спросил Андрей неровным голосом, жадно разглядывая этикетки. — Ого, кавказский!

— Я не мелочусь, — гордо сказал Никитин, располагаясь бесцеремонно на кресле, скинув с него предварительно на пол мятые брюки. — Пить так пить, чего травить себя бормотухой… Ну что, договорились?

— О чем? — спросил Андрей, срезая дрожащими руками пластмассовую пробку. — О чем, благодетель?

— Как о чем? — удивился Никитин. — Ты что, забыл, что вчера утром раскололся и согласился отдать мне за два червонца собрание Майн Рида?

Андрей поморщился. Что-то такое действительно было…

— Почему же за два? — глухо спросил он, разливая портвейн по стаканам. Ты только посмотри, какие тома толстые! Может, если их в город свезти, за них в магазине всю тридцатку дадут. Это дело обдумать надо.

— Ты уже две недели думаешь, — обиженно сказал Никитин, брезгливо отхлебывая терпкую красную жидкость. — Лучше посмотри, сколько эти книги на