колесо времени повернулось вспять, к Портлендской академии. Одиночество он переносил тем тяжелее, что уже привык к успеху и популярности.

На сей раз полоса отчуждения, в которую он попал, объяснялась не его характером, как то было в детстве, а его социальным положением. По портлендским понятиям он принадлежал к лучшим кругам общества. Но для гарвардских аристократов и богачей он был чуть ли не плебеем. Молодые высокомерные снобы считали его недостаточно цивилизованным для своей изысканной компании. Да и в самом облике Рида было слишком много от фермера и дровосека.

Несколько пав духом от холодного приема, Рид приступил к занятиям без особого энтузиазма. В качестве основных предметов на первый год он выбрал латынь, английскую литературу, французский и немецкий языки, историю и философию.

С гораздо большим интересом отнесся он к наличию в университете двух журналов: «Лампун» («Насмешник») и «Монтли» («Ежемесячник»). Во-первых, они привлекали его сами по себе, во-вторых, он считал, что, проявив свои литературные способности, сможет с их помощью добиться признания.

Джек стал регулярно писать в оба журнала и в прозе и в стихах. Сочинения его мало чем выделялись среди творений других студентов. В стихах Джека, правда, опытный взгляд мог обнаружить природное дарование, но они слишком явно походили на стихи знаменитых поэтов былых времен. Проза Джека была представлена в «Лампуне» и «Монтли» главным образом сатирой, резко высмеивающей слабости, пороки и высокомерный снобизм гарвардских аристократов.

К концу первого года позиции Джека в журналах были уже достаточно прочны, его даже избрали в состав обеих редколлегий. Подтвердил он и свою репутацию хорошего спортсмена, став капитаном университетской ватерпольной команды. Неожиданно у него обнаружились музыкальные способности, в результате чего Джек стал бессменным дирижером огромного двухтысячного хора, выступавшего на зеленом поле стадиона в дни футбольных матчей. К этой своей обязанности он относился чрезвычайно серьезно.

На втором году студенческой жизни у Рида появились даже друзья. Самыми близкими из них стали Джо Адамс и Эдвард Хант. Джо был маленьким, тихим пареньком с консервативными вкусами и взглядами. Он был превосходным музыкантом и сам писал песни, к которым Джек сочинял стихи.

Эд Хант принадлежал к диковинной для Гарварда категории людей, которые «сами себя сделали». Он приехал в Кембридж без цента в кармане, но с большой семьей: матерью и двумя сестрами. Чтобы прокормить их и себя, Эд вынужден был браться за любой заработок. Он сумел добиться уважения студентов и профессоров, его избрали главным редактором «Монтли».

С Джо Адамсом Джек, не предупредив университетское начальство, совершил увеселительную поездку в Нью-Йорк и на Бермудские острова На Бермудах они оказались почти без гроша. Чтобы собрать деньги на обратную дорогу, Джек отнес в местную газету свои стихи, а Джо подрядился играть несколько вечеров на пианино в каком-то ресторанчике с сомнительной репутацией.

Меньше всего внимания Рид уделял учению, лишь один предмет действительно захватил его — английская литература. Виноват в этом был не он, а профессор Чарльз Копленд, один из немногих преподавателей, оставивших в жизни Рида светлый след.

Вокруг Копленда сформировался небольшой кружок молодежи, который собирался в скромной профессорской квартире каждую субботу. «Копи», как называли его студенты, одинаково любил юность и литературу. Совмещение этих двух привязанностей приводило к ежедневным бурным дебатам под его председательством на литературные и нелитературные темы. Вначале Копи чуждался Рида, казавшегося ему слишком беспокойным и даже буйным. Но искренняя любовь юноши к его предмету растопила ледок недоверия. Копи стал приглашать Джека к себе домой, а вскоре они стали друзьями, невзирая на разницу в годах и положении.

С благодарностью вспоминая своего профессора, Рид писал впоследствии, что «он научил целые поколения студентов находить краски, силу и красоту в книгах и в мире и выражать их». Копи открыл Риду О'Генри с его любовью к маленькому, обыкновенному человеку улицы.

На старших курсах Джек обнаружил, что в Гарварде существует и мятежный дух. Появились студенты, поднявшие бунт против аристократов, против культа спорта, окостенелых традиций, консервативных преподавателей.

Эти бунтари читали экономическую литературу, рассуждали о политике и считали себя социалистами. Скорее всего это были просто молодые люди, чувствующие, что времена изменились и нужны какие-то реформы. Группа студентов образовала даже — неслыханное дело! — Социалистический клуб, деятельность которого привлекла внимание Рида, хотя он никогда не был членом клуба.

Социалистический клуб критиковал университетские власти за то, что они не обеспечивают прожиточного минимума своим работникам, требовал введения курса лекций по социализму, поддерживал движение за женское равноправие и приглашал в Гарвард известных радикалов для дискуссий.

Президентом клуба был красивый, самоуверенный и очень одаренный молодой человек по имени Уолтер Липпманн. Рид дружил с ним, хотя в их отношениях было больше ревнивого соперничества, чем взаимного тепла. Джек считал, что для социалиста Липпманн слишком высокомерен и честолюбив. Однажды он даже назвал президента Социалистического клуба будущим президентом Соединенных Штатов^[3].

На старших курсах Джек уже пользовался всеобщим признанием, хотя порой это признание выливалось в неприязнь задетых им снобов и консерваторов. Вершиной его общественной деятельности стало избрание президентом Космополитического клуба, объединявшего студентов двадцати национальностей. Кроме того, он был видной персоной в Драматическом клубе и Западном клубе; последний представлял собой своеобразное землячество.

Неслыханная ранее активность студенчества, его протест против вся и всего казались в те времена чуть ли не революционным событием Но потом Рид понял, что «все это не вносило существенных изменений в мировоззрение людей гарвардского общества, и вполне возможно, что члены наших университетских клубов и спортсмены, представлявшие нас перед лицом внешнего мира, никогда и не слышали об этой политической деятельности. Но меня и многих других она заставила осознать, что в мрачной атмосфере внешнего мира происходит нечто более захватывающее и интересное, чем университетская жизнь. Это возбуждало в нас интерес к сочинениям таких людей, как Герберт Дж. Уэллс, Грэхем Уоллес и им подобные. Одновременно это отвлекало от дилетантизма Оскара Уайльда, который был