нам, куда пройти, и дайте лишь половину из того, что вы нам обещаете, и мы останемся довольны.

— Половину? — воскликнул господин Барнабэ. — Почему половину!? Да меня уважать перестанут, поступи я таким образом: вы получите вдвое больше, мессир Эспэн, вдвое!

Довольный рыцарь взглянул на аббата, и оба проследовали за хозяином на кухню.

На кухне, где все дышало благополучием, их охватило предвкушение блаженства, которое для настоящих гурманов состоит в хорошо приготовленных и умело сервированных блюдах. Вертел поворачивался, в кастрюлях что-то булькало, на решетке что-то жарилось, и все эти звуки перекрыли настенные часы, которые пробили шесть раз, мелодичным своим звоном приглашая к столу.

Рыцарь потер руки, а летописец облизнул губы: как правило, летописцы — большие лакомки, особенно если принадлежат к духовному сословию.

И в этот миг, когда исходя из одной точки, а именно от вертела, взгляды наших путешественников описали круг, словно хотели удостовериться, что обещанные наслаждения вполне реальны и не растают в воздухе, как те волшебные яства, которые злые чародеи преподносили легендарным странствующим рыцарям, на кухню вошел, судя по облику, конюший и что-то шепнул на ухо хозяину.

— Фу ты, черт! — выругался тот, почесывая ухо. — Ты говоришь, что для лошадей этих господ места нет?

— Совсем нет, хозяин, ведь рыцарь, который только что приехал, занял два последних стойла, да и то не в переполненной конюшне, а в сарае.

— О-о! — простонал мессир Эспэн. — Нам будет тяжело расстаться с нашими лошадьми, но если у вас совсем нет для них места, мы согласимся, дабы не потерять те прекрасные комнаты, что вы нам обещали, чтобы их отвели вместе со слугами в какой-нибудь другой дом в городе.

— В таком случае, вам повезло, — сказал господин Барнабэ, — вашим лошадям будет даже лучше: ведь их разместят в таких конюшнях, каких нет и у графа де Фуа.^[30]

— Меня устраивают эти знаменитые конюшни, — согласился мессир Эспэн, — но завтра в шесть утра лошади должны быть у ваших дверей в полной готовности, так как мы направляемся, мессир Жан и я, в город По, где нас ожидает монсеньер Гастон Феб.

— Будьте покойны, — ответил господин Барнабэ, — положитесь на мое слово.

Тут вошла горничная и стала что-то тихо шептать хозяину, на лице которого появилось выражение досады.

— Ну, что еще там? — спросил мессир Эспэн.

— Это невозможно! — воскликнул хозяин и снова подставил ухо горничной, чтобы она повторила новость.

— Что она сказала? — переспросил рыцарь.

— Нечто невероятное.

— Что именно?

— Что больше не осталось ни одной свободной комнаты.

— Так, значит, мы вынуждены отправиться на ночлег к нашим лошадям, — заметил мессир Жан.

— О, господа, господа! — вскричал Барнабэ. — Приношу свои извинения, но рыцарь, который прибыл чуть раньше вас, занял со своим оруженосцем две последние комнаты.

— Ерунда, — сказал мессир Жан, которому, судя по всему, было не привыкать к такого рода неудачам. — Скверная ночь пройдет быстро, если мы не останемся без доброго ужина.

— Видите, — сказал хозяин, — вот идет повар, которого я позвал.

Повар отвел хозяина в сторону и тихо о чем-то с ним заговорил.

— О, — простонал трактирщик, тщетно пытаясь побледнеть. — Этого быть не может!

Повар головой и руками изобразил что-то означающее: «но так оно и есть».

Аббат, который, похоже, в совершенстве владел языком знаков, особенно когда этот язык имел отношение к кухне, действительно побледнел.

— Неужто так оно и есть? — воскликнул он.

— Господа, Маритон не ошибается, — сказал хозяин.

— В чем?

— В том, что, как он мне сказал, вам нечего предложить на ужин, так как рыцарь, приехавший раньше вас, забрал остатки припасов.

— Это уж слишком, метр Барнабэ! — нахмурив брови, сказал мессир Эспэн де Лион. — Может быть, хватит шуток?

— Увы, мессир, — ответил хозяин, — прошу поверить, что я вовсе не шучу и несказанно огорчен, что так случилось.

— Я готов поверить, что вы нам сказали о конюшне и комнатах, — продолжал рыцарь, — но ужин совсем другое дело, и я повторяю вам, что вы меня не убедили. Вон целый строй кастрюль…

— Мессир, все они предназначены для владельца замка де Маршера, он здесь со своей супругой.

— А пулярка, что крутится на вертеле?

— Заказана тучным каноником из Каркасона, который направляется в свой приход и ест скоромное лишь раз в неделю.

— А решетка с бараньими отбивными, что так вкусно пахнут?

— И котлеты, и фазан, которого я ощипываю, пойдут на ужин рыцарю, что прибыл перед вами.

— Вот в чем дело! — вскричал мессир Эспэн. — Так он все забрал, этот чертов рыцарь! Метр Барнабэ, доставьте мне удовольствие и передайте ему, что некий голодный рыцарь предлагает скрестить копья, но не ради прекрасных глаз его дамы, а за вкусный аромат ужина, и прибавьте к этому, что летописец мессир Жан Фруассар будет судьей поединка, чтобы описать потом наши бранные подвиги.

— В этом нет нужды, мессир, — произнес чей-то голос за спиной метра Барнабэ. — Я пришел от имени моего господина пригласить вас, мессир Эспэн де Лион, и вас, мессир Жан Фруассар, отужинать с ним.

Мессир Эспэн обернулся, услышав этот голос, и узнал оруженосца неизвестного рыцаря.

— О-о! — изумился он. — Это приглашение я нахожу верхом учтивости… А вы что на это скажете, мессир Жан?

— Скажу, что оно не только весьма учтиво, но и очень уместно.

— И как же зовут вашего господина, друг мой? — спросил Эспэн де Лион. — Мы хотели бы знать, кому обязаны подобной любезностью.

— Он сам вам представится, ежели вы соблаговолите пойти со мной, — ответил оруженосец.

Путешественники переглянулись — отчасти из-за голода, отчасти из-за любопытства их желания совпали — и в один голос сказали:

— Идемте! Показывайте, куда идти.

Оба поднялись по лестнице вслед за оруженосцем, который отворил дверь в комнату; в глубине ее стоял, заложив руки за спину, неизвестный рыцарь, уже снявший доспехи и облаченный в черное бархатное одеяние с широкими, длинными рукавами.

Завидя их, он пошел им навстречу и, отвесив изысканнейший поклон, сказал, протягивая левую руку:

— Добро пожаловать, господа, и примите сердечную благодарность за то, что вы ответили на мое приглашение.

Весь облик рыцаря дышал такой добротой и таким радушием, левая рука была протянута так естественно, что оба пожали ее, несмотря на почти непреложный среди рыцарей обычай приветствовать друг друга правой рукой: поступить иначе считалось почти оскорблением.

Однако оба путешественника, проявляя по отношению