считать этих мужчин и женщин чудаками — это ж надо, таскать с собой огромные сачки и объемистые мешки со снаряжением… Но смотрели на них уже не с презрением, а с беззлобной, не лишенной некоторой симпатии улыбкой.

Как пишет историк Дэвид Аллен, «XVIII век был переходным периодом. В начале этого столетия мы видим, как люди забавляются с природой, относятся к ней точно к новой игрушке. Со временем, когда они свыкаются с новизной и начинают реагировать все более непринужденно, можно заметить, что наблюдатели становятся все смелее и смелее. И наконец на исходе века обнаруживается, что люди без памяти влюбились в природу».

К началу викторианской эпохи, в середине XIX века, природа стала частью домашней обстановки. В интерьере викторианских домов непременно присутствует «шкаф курьезов», где за стеклянными дверцами выставлены минералы, окаменелости, раковины и засушенные растения. Пыл ученого смешался тут с алчностью коллекционера.

А бабочки благодаря своей красоте и отличительным узорам на крыльях оказались прекрасным объектом коллекционирования. Казалось, на этих насекомых помешался каждый второй добропорядочный господин, а иногда и его почтенная супруга и даже детки-шалуны. В общественные клубы, на лекции и полевые экскурсии допускались люди всех сословий. Все сословия желали узнать о повадках воловьего глаза, поймать кэмбервеллскую красавицу (местное название траурницы), подивиться множеству перламутровок, вьющихся над сладко пахнущей куманикой.

Мы о таком изобилии можем только грезить — примерно как об эльфах. В те времена луга, пастбища, леса и живые изгороди тянулись на многие мили; ни тебе автомобилей, ни химикатов. И людей на Британских островах жило на несколько миллионов меньше, чем сегодня, зато белянок, голубянок, желтушек и червонцев было больше. Несчетные тысячи бабочек, кружащихся в воздухе, точно конфетти. Отважные натуралисты из Беркширского Полевого клуба или Хаггерстоуновского Энтомологического Общества вряд ли подозревали, какое счастье выпало на их долю и чем кончится этот праздник жизни.

В 1876 году Уолтер Ротшильд, восьмилетний отпрыск богатого семейства банкиров, учредил свой собственный музей естественной истории и нанял ассистентом опытного таксидермиста. Умер он спустя шестьдесят три года, заслужив репутацию величайшего на свете энтомолога-любителя. То был чудак, ездивший по Пикадилли к Букингемскому дворцу в экипаже, запряженном зебрами. Видный государственный деятель: именно в результате его хлопот британские власти в 1917 году официально пообещали содействовать созданию еврейского национального государства в Палестине. Коллекционер, завещавший лондонскому Британскому музею свою коллекцию — 2 миллиона 250 тысяч экземпляров высших и низших бабочек, благодаря чему собрание чешуекрылых музея стало богатейшим в истории. Эти 2 250 000 особей лорд Ротшильд изловил, конечно, не собственноручно. Он нанимал профессиональных коллекторов — мужчин, а позднее и женщин — с большим опытом странствий по отдаленным странам. В их числе был австралиец Э.-С. Мик, путешествовавший в основном по Папуа-Новой Гвинее и Соломоновым островам. Мик присылал Ротшильду тысячи новых видов, включая самую крупную в мире бабочку — птицекрыла королевы Александры. Самка птицекрыла имеет в длину почти фут^[6]. Самец выделяется яркой окраской: радужно-зеленые и светозарно-голубые крылья, ярко-желтое брюшко.

Биологическое разнообразие Новой Гвинеи объясняется универсальностью ее ландшафтов: от знойных лесистых низин до заснеженных горных пиков. Во время одной из экспедиций в холодные горы у Мика заболели почти все носильщики. У самого Мика буквально кружилась голова от недавнего успеха: он поймал самку нового вида птицекрылов — хорошо приспособленное к высокогорной жизни существо с сильно опушенным тельцем.

Мик вспоминает, что очень терзался: все гадал, как лучше поступить — остаться в местах, столь богатых неизвестными видами, или ради спасения своих людей вернуться на побережье. Один за другим туземцы заболевали воспалением легких. Они хрипло дышали и, по всем признакам, были близки к смерти.

Мик частенько и сам чувствовал себя совсем больным: метался в жару, стучал зубами от озноба. «Полагаю, — писал он, — обитатели цивилизованных стран будут удивлены, что в мой разум закралось хотя бы минутное сомнение и что я всерьез думал пожертвовать здоровьем — а возможно, и жизнью — нескольких молодых людей ради поимки двух-трех бабочек. Но в мире дикой природы, вдали от цивилизации, человек обретает то, что я назвал бы не столько безрассудностью или равнодушием к человеческой жизни, сколько иным отношением к ее ценности. Появляется ощущение, что работа, которую надлежит выполнить, важнее».

В конце концов один из юных носильщиков умер, и Мик все-таки вернулся на побережье.

Подобные сцены разыгрывались по всему миру. С сачком в одной руке и ружьем в другой путешественники противостояли опасностям и болезням. (Не один и не два энтомолога, пальнув из ружья, добывали сверкающих птицекрылов, порхающих слишком высоко дои сачка — над верхушками деревьев.)

В 1871 году Теодор Мид, отправившись на запад США в экспедицию за бабочками, лаконично писал домой:

Гостиниц здесь, в Денвере, несколько. Та, где мы остановились, неплоха, но для такого поселка дороговата (4.50 в день). В понедельник утром выезжаем дилижансом в Фэйр-Плэй, что в графстве Саут-Парк, это 17 часов езды. Индейцы настроены мирно — на прошлой неделе они убили всего одного человека, в 12 милях от Грили… Поскольку в Саут-Парке нет крупных шаек, я не думаю, что мы чересчур рискуем.

Здесь я встретил давнишнего знакомого — теперь он чиновник территориальной администрации в Вайоминге. Нашу идею стоять лагерем отдельно он не одобрил. Как он сказал, «сорок раз подряд все обойдется, а на сорок первый вас приберут».

Другой натуралист собрал в Колорадо великолепную коллекцию доселе неизвестных экземпляров, но однажды ночью двое погонщиков украли его снаряжение, выудили насекомых из пузырьков и утолили жажду первоклассным спиртом, в котором хранились образцы.

К тому времени многие коллекторы и коллекционеры сами сделались учеными. В 1898 году автор определителя бабочек, обитающих на востоке США, с поразительной точностью описывал форму яиц, повадки гусениц и физиологические особенности взрослых особей, в том числе обонятельные чешуйки на крыльях толстоголовки кларус и строение усиков парусника. Изучить жизненный цикл вида стало не менее важным, чем подобрать для него звучное имя и наколоть его представителя на булавку. В XX веке человек