Литвек - электронная библиотека >> Diamond Ace >> Контркультура >> Сломленное поколение >> страница 38
есть платные психиатры.
Нет панацеи от сумасшествия.
Зато у нас есть хосписы и бескрайние кладбища. Миллиарды могил, тишайших ям, которыми живут те, кому еще предстоит отдых в ящике.
Любовь и молитва. Вот, что заставляет человека полагать, что погребальные урны – не последнее пристанище.
За дверью – прекрасная Эллисон Чейс, наедине со своим профессионализмом и чувственными губами. Ледяным взглядом и разделяющей твои скорби позой. Всё ее «Я» – это уверенность в том, что она не зря проводит жизнь. Выслушивая своих подруг-секретарш, она кивает в такт их слезам, говорит, что понимает их несчастье. Конечно. Но смотря очередное ток-шоу, поливая глотку дорогим вином, она думает, что все ее знакомые – жалкие неудачники, а у Эллисон Чейс есть целая вселенная пациентов, которых она спасает. И только поэтому ее существование можно считать настоящей жизнью.
Любовь и молитва. Абсолют безумия.
Водная мгла за окном. Стена бесконечных мокрых кирпичиков, осыпающих последних пешеходов привычными крупицами убийственной влаги.
Смотри, Эллисон, я помню дорогу. И твое имя.
– Марвин?
Нет. Игги Поп.
– Но…как….
Закрой пасть.
Лучше скажи, как получилось так, что наши с тобой беседы в один прекрасный момент перестали именоваться «врачебной тайной»?
Но она замолчала. Что может сказать доктор Чейс?
«Это досадная ошибка»?
«Прости меня»?
«Трахни меня, если хочешь»?
На ее месте я бы выбрал третий вариант. Он не пахнет жалким враньем.
Всё в этом мире не то, чем кажется, Эллисон. Ты знаешь, что последняя надежда – это разговор с господом. Но скажи мне: он хотя бы раз ответил тебе? Он хоть раз помог? Где был твой бог, когда все умирали, просили воды и молили о пощаде?
Возможно, он просто был. Да, был и просто наблюдал за тем, как ты, стоя на коленях, нашептывала «отче наш». Когда помощь является из ниоткуда – он есть. Но ничто не помогло – он не услышал. На то его воля.
Избирательный, блядь, гуманизм.
– Зачем ты говоришь всё это?
Я всего лишь не хочу слушать тебя.
Твои советы свернулись в глухую пропаганду ненасилия, терпимости и милосердия. Я устал, Эллисон, чертовски устал. И не потому, что весь мир спрятался за кордон моей ненависти, а потому, что здесь нет света. Бессилие, подталкивающее человека к поиску упрощенных вариантов прожигания топлива, съедает тебя, меня, миссис Бальмонт, маленькую Аманду, Каталину. Оно пляшет на костях Дэла, пытаясь извлечь из его праха новую выгоду.
Как с этим бороться?
«Выйти из круга»?
Этому пять лет учили тебя в университете?
– Ты скучаешь по Каталине.
Чт…что?
– Я знаю, что тебе не хватает Дэла. Его безудержной страсти к саморазрушению. Его философии. Ты хочешь быть им. Даже если для этого придется умереть.
Я сорвался с места, словно и не было этих мучительных дней в лечебнице, будто я никогда не принимал нейролептики. Схватив Эллисон за волосы, я потянул ее на себя, голова девушки откинулась чуть назад. Газетная вырезка. Автор статьи – Паркер Уильямс. И только тогда я понял, что произошло на самом деле.
Почему не кричали женщины.
Что за детектив преследует меня все эти дни.
Не было никакого рисперидона.
Только больное воображение, помноженное на осознанное решение расправиться с тоской.
Любовь.
И молитва.
Вот, что со мной случилось.
К о д а
«Лэнгот» решил всё за меня.
Вся эта теория рисперидонового заговора – выдумка, часть сценария, написанная одним из сотрудников корпорации Пола Маккалеба. Возможно, это глупо – создавать врага, но что я могу сделать с армией глиняных солдатиков, препоручивших свои личные переживания одной неинвазивной операции по затиранию памяти?
Кем направлен: Эллисон Чейс.
«Они надеются, что получат ответы на все интересующие их вопросы, если будут знать индивидуацию Юнга, или теорию резонанса Кеплера.
   Думают, что концепция мета-индивидуального мира Дорфмана как-то поможет им справиться с проблемами.
   Но ни один странник, похожий на Эллисон Чейс, никогда не убедит меня в том, что классификация Рокича способна спасти меня»
Я недооценил возможности этой дамочки. Либо слишком редко заглядывал в зеркало. Я заметил уставшую физиономию лишь в доме сестры Джессики, покончившей с собой сразу после моего ухода.
Дежа вю.
Все умирают.
«Вдоль лестницы висят портреты тех, кто покончил жизнь самоубийством, после моего ухода.
Лия Мэйпл. Саманта Донован. ДжинаСэрнтон…»
И предают. Как это сделала психотерапевт по имени Эллисон, чей мозг я исправно насиловал своими жалобами, скрывавшими лишь автоматически отторгавшееся одиночество.
Мне и впрямь не хватало Каталины. Или Дэла. Не знаю. Теперь и не узнаю.
Они очень умело сыграли свою партию с нападением в «Онтарио». Почему же не кричали женщины?
Потому что знали, что кровь Паркера Уильямса – бутафория. Атлетичный Феникс – чернокожее видение, которое намекало мне, что не всё в порядке.
Газетная вырезка окончательно расставила всё по местам.
Датированная вчерашним днем, она убедила меня в том, что Паркер жив, что невероятная теория, которую поведала Рут, лишь отчасти является правдой.
«Лэнгот» отобрал у меня то, что по мнению моего терапевта являлось первопричиной агрессии. Любовь. Каталина. Мертвый Дэлмер.
Эллисон. Она поступила правильно.
«Я хочу помнить, откуда у меня этот шрам на щеке. Я хочу помнить, как обнаружил три окровавленных тела, как горел дом Дороти Бальмонт, как хоронили Дэла. Чем больше дерьма во мне кипит, тем сильнее становится отвращение. А оно в свою очередь – главная мотивация. Движущая сила, побуждение».
И они вернули мне все до единого переживания, пока я лежал в этой сраной серой палате, вслушиваясь в симфонию тяжелого дождя.
Теперь все будет иначе.

Тяжелый дождь

(обратно)

The Broken Generation

(обратно)