Мальцева Валентина КГБ в смокинге-2: Женщина из отеля «Мэриотт» Книга 1

ОТ АВТОРА В КАЧЕСТВЕ КОРОТКОГО ПРЕДИСЛОВИЯ

Моей маме с надеждой, что она успеет прочесть эту книгу

После выхода в свет первых двух томов романа «КГБ в смокинге» мне чаще всего задавали один вопрос: «Что в твоей книге правда, а что — вымысел?» И всякий раз мне приходилось,— очевидно, в силу серьезного срастания с образом своей героини,— отвечать вопросом на вопрос: «А что, по-вашему, правда, и что — вымысел?» Уверяю вас, подобная реакция вовсе не означает желание уйти от прямого вопроса. Мне доводилось встречать людей — пожилых, умных и достойных, отсидевших всю войну в тылу, где-нибудь в Ташкенте или Караганде в силу вполне объективных причин — слабого здоровья, неспособности к несению воинской службы, особой ценной гражданской специальности и прочего. Однако потом, после Победы, эти люди начали терпеливо возводить каркас СВОЕГО, индивидуального мира — мира несбывшихся надежд, нереализованных планов, не испытанных ощущений… Они терпеливо, год за годом, облицовывали это ирреальное, созданное только игрой собственного воображения, здание гладкими, надежно состыкованными подробностями о том, как по приказу пьяного комбата они штурмовали высотку где-то под Сталинградом, закапывались в траншею, когда их утюжили немецкие танки, или глухой смоленской ночью переползали линию фронта, чтобы вернуться к своим с «языком»… Но самое невероятное заключается в том, что по истечении десятков лет эти люди искренне верили, что на самом деле ВСЕ ТАК И БЫЛО. Рассуждая формально, сказанное ими детям, внукам, любимым женщинам — ложь, грубое искажение реальности. Но кто швырнет камень в человека, который искренне хотел быть востребованным историей, собственной совестью, своим представлением о том, какой именно должна быть его личность?

Возвращаясь к своим весьма скромным литературным пробам, могу сказать то же самое: я верю в то, что все написанное мной — правда. Настолько, насколько может быть правдой любое литературное произведение, созданное по законам вполне определенного жанра и описывающее события, еще окончательно не размытые пеленой Времени. В противном случае, не было бы никакого смысла вводить в книгу Андропова и Брежнева, Картера и Цвигуна, Устинова и Пономарева… Что же касается РЕАЛЬНОСТИ главной героини, ее внутренних противоречий, изломанной судьбы, а главное, тяжести выпавших на ее долю жизненных испытаний, то лучшим ответом может служить реакция сотен тысяч людей, которые прочли мою первую книгу и, надеюсь, найдут в себе мужество повторить этот беспримерный подвиг.

«КГБ в смокинге-2» — прямое продолжение первых двух книг. Вместе с тем, это совершенно самостоятельный роман, со своей канвой, исторической линией и литературными приемами. Мало того, рискну предположить, что человек, пропустивший первые две книги и прочитавший этот двухтомник, вполне может увидеть совершенно ИНУЮ Валентину Мальцеву. Интервал в написании двух романов составил без малого три года — срок вполне достаточный, чтобы вместе со стремительно меняющимся миром изменился и сам автор. Совершенно нормальное явление для нашего ненормального мира.

И последнее.

Вокруг меня и на отдаленном расстоянии, в России и США, в Израиле и Германии живут, заботятся о родителях и детях, любят, борются с нуждой, строят воздушные замки и отчаянно матерятся несколько десятков мужчин и женщин, без которых все в моей жизни, в том числе и эта книга, теряет изначальный смысл. Приводить их имена страшно: а вдруг случайно выпадет какое- то близкое, очень дорогое мне имя, и к миллионам несправедливостей, происходящим вокруг нас каждую секунду, прибавится еще одна, с моей точки зрения, совершенно непоправимая? А потому я, не называя имена дорогих мне людей, просто признаюсь им в своей любви. В надежде, что они меня поймут, не перестанут любить и обязательно простят…

Пролог

МОСКВА. ПЛОЩАДЬ ДЗЕРЖИНСКОГО. ЗДАНИЕ КГБ СССР

Февраль 1978 года

— Доброе утро, Юрий Владимирович! — тон Андрея Александрова-Агентова, помощника Генерального секретаря ЦК КПСС, был абсолютно ровным, без излишнего пиетета и в то же время достаточно уважительным. Подобная тональность вырабатывается годами терпеливого выживания, а также шлифовки характера и манер при очень большом, ни разу не оступившемся в своей политической карьере, начальнике и свидетельствовала о высочайшей степени придворной выучки. Александров, работавший в 1963–1964 годах инструктором Международного отдела ЦК КПСС, курировавшего социалистические страны, уведомлял о поручениях своего всесильного шефа только членов и кандидатов в члены Политбюро.

— Доброе… — Андропов взглянул на кварцевые часы, вмонтированные в торцевую стену его огромного кабинета на Лубянке — 8.38.

— Вы могли бы к девяти быть у Леонида Ильича?

— Буду.

— До свидания, Юрий Владимирович.

— Всего доброго.

Положив трубку кремлевской «вертушки» — единственного из трех десятков аппаратов, стоявшего отдельно, непосредственно под левой рукой, Андропов на секунду задумался. Не было сказано ничего, кроме времени аудиенции. Следовательно, Брежнев решил встретиться с ним внезапно, возможно, даже несколько минут назад. В противном случае Андропова предупредили бы об этом накануне или, в крайнем случае, с самого утра — Александров, державший в своей гордо посаженной седой голове график работы и привычки всех без исключения членов и кандидатов в члены Политбюро, естественно, знал, что Юрий Владимирович Андропов никогда не входил в свой служебный кабинет на площади Дзержинского позднее восьми утра. Да и потом, Александров, опытный кремлевский диспетчер и знаток сановного протокола при Генеральном секретаре ЦК КПСС, никогда бы не поставил такую значительную фигуру, как председатель Комитета государственной безопасности при Совете министров СССР, в унизительное положение, при котором члена Политбюро уведомляют о встрече с Генеральным секретарем партии всего за двадцать минут.

Будь у Юрия Андропова другой характер и не столь принципиальные взгляды на жизнь, он, подобно многим аппаратчикам самого высокого ранга, легко заполучил бы рычаг воздействия на такую, вроде бы, «автономную» фигуру, как личный помощник генерального секретаря ЦК КПСС. Андропову было доподлинно известно, что Александров вовсе не святой и охотно делится «бытовой» информацией о настроении, колебаниях и кое-каких планах своего могущественного патрона, связанных с кадровыми перемещениями, с некоторыми членами Политбюро. Не