ты -

Меня, кто радостно, судьбе идя навстречу,

Из ревности посмев жестокие деянья

Совершить, заранее предвидя результаты,

Теперь ловушку оживил своим же мясом.

Но я не променяю сердце льва

На менее свирепое другое,

Хотя схожу с ума я под луною

И над кровавыми останками рычу,

Терзая их, лишь облака закроют мне ее луну.

Признательность и благодарность презираю,

Такой товар на рынке стоит грош:

Твои нагие ноги на моих плечах дрожащих,

Твои глаза, что дарят мне любовь -

Вот без чего с рожденья жить не мог.

ИВИК НА САМОСЕ

Потеряли женщины Самоса головы от любви ко мне:

Изводят мужей своих, хозяйство совсем забросили,

Посланья мне тайные шлют, я о том сожалею.

Я - Ивик, поэт, что славен везде журавлями,

И стройная, бледная, как луна, самианка хотела б

Моею невестою стать.

Я ж ей отвечаю холодным приветствием или

По-братски целую; она мне проклятия шлет:

Разве должное я не воздал ее жаркой груди, что миррою благоухает?

А та, горжусь которой, на меня смотреть не хочет

Уж целый год, в тщеславии своем, что не знаком с пределом,

Сердца терзает наши, как одно.

Где б ни бродил я, жар во мне пылает,

Оливы ветвями касаются и жгут,

Мерцают камни на блуждающей тропе.

Кто обвинит меня, когда один поэт я,

Никто не смеет в дар принять удел

Лишь смерти, смерти в храме Музы?

Кто обвинит меня, когда мой гибнет волос

И череп выглядит горшком, когда глаза сверкают,

Как будто молния свой распустила шлейф?

ОДЕРЖИМЫЙ

Быть одержимым, думает она, - быть не в себе,

Хотя уверен ты в какой-то мысли,

На ней не строишь ничего.

Становишься вдруг безрассудно честным,

И обязательно смолчишь,

Пусть даже предадут тебя.

Надеждою не тщишься, что проникнешь

В доверие ты к ней -

Ведь женщина она, как все другие.

И знает делать что, не - почему:

Вот заставляет ждать

Желанных клятв

И вот уже, ранима так же,

Себя терзает за поражение твое,

За то, что сдался.

КРЫЛАТОЕ СЕРДЦЕ

Пытался я читать, когда ушла ты,

Но все слова теряли смысл, я их оставил;

И тут почувствовал внезапно, что сердце обретает крылья.

Один был в доме я, и дождь, собой довольный,

Четыре дня отдав во власть сирокко,

Гнал пелену через долину -

Как он шипел, как сотрясал оливы листья!

С апреля первых дней томимы жаждой,

Теперь уже мы в октябре.

Я больше не скажу ни слова. А что сказал,

Уже назад взять невозможно

Без отрицания вселенной.

Проклятье между нами, "мертвая рука", [1]

Дыханье зла, что поглощает добродетель:

Мы крова лишены, с тех пор как отступили

Вдруг при первой нашей ссоре,

Житейские заботы - где и как - лишь высмеяв:

Была уверена во мне ты, я - в тебе.

И звездочка, мерцающая в небе, что усыпляет

Цепочку скал, и наши лица в каплях дождя -

Не перевесит ли все это на весах чашу жизненных невзгод?

[1] "Мертвая рука" - владение недвижимостью без права передачи.

В УПОЕНЬЕ НА РАССТОЯНИИ

Так легко и так просто не первый уж раз

В упоенье веду разговор с ней на расстоянии,

Убеждаюсь, что слышу те сокровенные вздохи,

Что прежде так редко ко мне долетали;

Уверенность теперь в едином звуке, биеньи,

Что оба сердца рвет, и под одежды

Спудом - уверенность в общей наготе.

Я к памяти приник, чтоб страх холодный

Того, что кануло, не возвратился вновь,

Чтоб не вовлечь себя в заманчивую сделку,

Придуманную бесами, играющими роль ее

В моих мечтах, они копируют

Ее походку, легкую как танец,

Ее улыбку, голос и ее слова.

Но все прошло - а было ль это? - ведь можешь

Взять, к себе прижать ее, когда захочешь:

Она меж нами стену пустоты воздвигла

(Так ясно разве, так понятно - рванувшись в сторону

Ты мог пустые капилляры сердца сравнять с землей?)

И все же в упоенье не будет ль отрицать она,

Что ты - ее, она - твоя, до самой смерти?

ВЕНОК

То горький год был. Что за женщина тогда

За мной ухаживала? Болен ею, болен,

Она так близко и так далеко,

Так много обещает, выполняет мало,

И страшно так свою любовь предать стремится.

С тех пор не в силах я отдать ей долг.

Неблагодарности царица, в мой смертный час

Венок бессмертия возложится на вас,

Так не приемлите его, сопротивляйтесь и бегите.

В ЕЕ ЧЕСТЬ

Они об этом знали: Богиня все еще ждала.

Хоть женщина влюбленная, любая, которою она была,

На шее у которой сидела год, два и три,

Упасть под ношею священной могла от тяжести

И к людям ощупью идти назад, не признавая

Капризной власти, весь путь ее что отмечает

Широким следом клеверным, - покинув вас,

Избранницу свою, удар все ж нанесет не раз

Кинжалом, очистит кошелек, похитит кольца -

Но все равно они зовут тебя, пусть длится дольше

Беседа с непорочной, таинственной и мертвой,

Пусть плач несется над землею дикой стаи волчьей,

И смотрит пусть, влекомая течением ее холодным, луна.

И смертна женщина. И ждет она.

АЛЕБАСТРОВЫЙ ТРОН

Амазонка, стройная и гибкая вооружилась

Всей хитростью крестьянина-отца,

Спешил который из голодавшего Тенарума в Коринф, -

Любил ее он, дитя своего нового богатства,

Почти как сына.

В Коринфе села на корабль она, что направлялся в Пафос,

Там голуби слетелись к ней и сели на ладони,

И охватило нас внезапное волненье,

Желание наполнить жемчугом ее подол, забвению

Предав все то, что прежде было.

Которая из них богиня, и женщина которая из них?

Ломают пусть философы над этим голову!

Она уж захватила пустующий - из алебастра - трон,

И лета два, почти, могла не вспоминать

Тенарум и Коринф.

БЕСПОКОЙНЫЙ ДУХ

Как жаль упрямое сомненье: боязнь

Ошибки, что свободно сердце.

В невозмутимости ее - все опасенья!

Прекрасны несказанно холмы и берег лучезарный

Тем утром ранним, когда, вся плоть и кровь, она идет,

И тают восхитительные формы, уходят

Сквозь туман садов в любви владенья -

Когда она идет, вся плоть и кровь, -

Но беспокойный дух ее скользит туманами садов.

МЕЖ ЛУНОЮ И ЛУНОЙ

В последний час, печальный, ночи

Останется полоска света

Подтачивать тень убывающей луны.

Ее виновность скоро поглотит рассвет. И с этих пор другая

Молодая королева засияет дивно;

Я утверждаю, красота так не была еще мудра:

Луны подобие во всем, хотя различье