проспоривший. Леди и джентльмены обычно платили штраф поцелуями или глубокими поклонами. Когда происходил поединок меж джентльменами, один мог стукнуть противника рукояткой по лбу, намазать ему нос углем, потянуть его за бороду. Но коли тот ошибался, то человек в маске мог наградить разоблачителя тумаком ниже пояса. Существовал закон на празднике Неповиновения - особа женского пола не могла разоблачать другую особу того же пола. По-моему, это было мудрое правило.

Наш добрый друг, капитан сэр Роберт Пай Младший, из Фарингдона-Магна в Беркшире явился в наряде сельского помещика с хлыстом и сильно накрашенными, будто очень загорелыми щеками. Мои младшие братишки переоделись в обезьян. Они шалили и кувыркались, искали друг у друга блох. А поскольку они были почти одного возраста и одинакового роста, было невозможно отличить их друг от друга. Вильям выиграл штраф, потому что ректор Толсон из Ориель-колледж спутал его с Арчдейлом. Вильям решил измазать лицо ректора сажей, но нарисовал ему на каждой щеке букву "П". Старый джентльмен решил, что это просто пятна у него на щеках, и стал смеяться вместе со всеми. Я поднесла к его лицу маленькое серебряное зеркальце, и он увидел на своем лице клеймо: "П", т. е. Подстрекатель. Ректор пришел в ужас и начал стирать буквы рукавом, поплевав на него.

Моя матушка изображала замечательно тихую, скромную монашку. Она побелила щеки мелом, опустила глаза долу и дрожащим голосом читала молитвы, перебирая четки из вишневых косточек. Но этот образ совсем не подходил к ее характеру, потому что матушка была веселой и властной женщиной. Какой-то подвыпивший господин решил разоблачить ее, обвинив в том, что она была великой грешницей и каждую третью ночь ложилась с Дьяволом; матушка, не в силах больше сдерживаться, громко захохотала, и тайна ее была раскрыта. Потом появился джентльмен, наряженный Дьяволом с рогами, копытами и козлиной бородкой, он хохотал громче всех, и Владыке Буянов сказали, что это мой отец, так что пьяненький джентльмен убил двух птичек одним выстрелом. Маленькие обезьянки прижались к матушке и делали вид, что норовят вырвать у нее из рук четки.

- Клянусь серой и известняком, монахиня! - воскликнул Дьявол. - Это ни я посеял храброе семя этих дьяволят в твое нежное и прекрасное лоно!

На Заре был чудесный наряд благородной испанской дамы. Ей его дала моя крестная Моултон. Корсаж был из желтого атласа с великолепной вышивкой, а нижние юбки из тюля в золотую полоску. Плащ из алого бархата на подкладке из белого муслина в звездах. Моя крестная привезла этот наряд для меня, но я выросла из него, так что Заре очень повезло.

Сама я в тот вечер осмелилась надеть мужскую одежду: решила изобразить разбитного парня; на мне была высокая шляпа с узкими полями и огромным пером с бантиком из серебряной ленточки. На руке - голубовато-серебристый плащ с белой подкладкой. На запястьях и у горла у меня были манжеты тонкого греческого кружева, еще я надела облегающий короткий камзол зеленовато-серебристого оттенка и панталоны того же цвета в форме органных труб, украшенные у колен розочками из того же материала. Сапоги были на два дюйма больше моих ног, и верх сапог с очень широкой бахромой был подвернут вниз до самых позолоченных шпор, которые звенели, как колокольчики. В правой руке я держала трость и поигрывала ею, шагая по залу. Я широко расставляла ноги, точно малыш, делающий первые шаги, потому что боялась, что шпоры могут зацепиться за кружева и я шлепнусь. Я приклеила небольшую острую бородку, которую я прищипывала, но так осторожно, боялась, как бы она не осталась у меня в кулаке. На руках были тонкие перчатки с отделкой, сильно надушенные. Я отдавала направо и налево поклоны, а не приседала, как положено девушке. Мой кузен Арчдейл, позже погибший в рядах королевской армии во время осады Глостера, купил эту одежду для меня у одного знакомого придворного юноши. Мой кузен всегда внимательно относился к моим просьбам.

Вот так я развлекалась, хотя это, может, и не очень подобало девушке на выданье, но в танцах я не отставала от джентльменов, а когда все-таки меня узнали, мои родители на меня не рассердились. Но никто не был шокирован моей выходкой, ведь в канун Крещения любые шутки позволительны. По-моему, это свидетельствует о решительности моего характера и терпимости того времени. В нашем доме все чувствовали себя хорошо и свободно, разумеется, это не касалось преступников, которых констебль приводил к моему отцу, выполнявшему обязанности мирового судьи. Или какого-нибудь надменного пуританина-торговца, приехавшего по делам, и решившего, слушая наши шутки, что он попал в Вавилон… Моя тетушка Джонс из Стенфорда, старшая сестра отца, была весьма строгих правил и старомодных взглядов. Она пришла на маскарад в старинном, с большим декольте, сером платье, с обычными накрахмаленными оборками и рюшем, в старой бархатной шляпе, похожей на надутый ветром шар. Она попыталась осудить моего отца. Ткнула в меня пальцем и спросила, как он допустил, чтобы благородная девица на выданье выбрала для себя подобный наряд?

Мой отец сказал, что мы празднуем канун Крещения, а если она будет всем мешать, то он представит ей обвинения в том, что она пытается испортить праздник, и тогда Владыка Буянов начнет взрывать у нее над ухом петарды. Тетушка попросила прощения и замолчала надолго, сохраняя кислое и мрачное выражение лица.

В перерыве между танцами я разрезала праздничный пирог, начиненный изюмом, сливами, имбирем, медом и украшенный глазированным сахаром. В центре пирога находилась повозка с дровами из фруктового сахара; на верхнем пласте теста лежали разные фрукты - яблоки, лимоны, апельсины, сливы, груши - тоже из сахара и раскрашенные, как настоящие фрукты. Я была очень благодарна крестной за подарок и постаралась, чтобы ей достался кусок пирога с бобом, который приносит счастье. Я была в кухне, когда боб положили в пирог, и заметила это место. Тетушка радостно, будто дитя, вытащила боб, и ее короновали Бобовой Королевой. Она выбрала моего брата Джеймса своим королем, меня назначила своим пажом, а Владыку Буянов - гофмейстером. [Человек, отвечающий за придворный церемониал.]

Став королевой, моя крестная принялась назначать своим подданным кому что исполнять. Сэр Роберт Пай должен был, стоя рядом с ней, прочитать молитву в честь священного права епископов. Мой отец начал было протестовать, потому что сэр Роберт Пай Старший, член парламента от Вудстока, а парламент решил безжалостно изгнать епископов из правительственных учреждений; отцу не хотелось никого из Пайев обижать, потому что он был им благодарен - они дали ему в долг крупную сумму