Вот тебе конь; поезжай на этом, а своего оставь у меня. А вот и дорога, что ведет в государство, в котором есть живая и мертвая вода… Туда нельзя проехать иначе, как ночным временем. Там увидишь ты высокую стену, перескочи ее и поезжай прямо к садовым воротам; в саду найдешь яблонь и два колодца — с живой и мертвой водой. Да как поедешь назад, берегись, чтобы конь твой не зацепил ни за одну струну из тех, что проведены к стене. Если зацепит, — быть беде: поднимется во всем городе колокольный звон, барабанный бой, пушечная пальба…

Из народной сказки

1. Ночь. Двое

Они стояли лицом к лицу, крепко сжимая сомкнутые руки, точно боялись, что кто-то силой разъединит их, разбросает по темной земле в разные стороны далеко-далеко, и они уже никогда не смогут найти друг друга.

На лицо девушки, слегка приподнятое, падал скупой свет звездного неба. Оно белело расплывчатым овальным пятном; смутно вырисовывались брови, глаза, рот, угадывались мягкие очертания щек, подбородка. Чубатая голова хлопца полностью сливалась с темнотой — он был черен, смугл, и только в двух местах, словно в маленьких криничках, вспыхивали крохотные светящиеся точки. То яркие звезды играли в цыганских глазах Юрка.

Так стояли они долго. Молчали. Они слышали дыхание друг друга, ощущали в ночной свежести тепло, исходившее от их разгоряченных лиц, чувствовали, как где-то в жилках под тесно переплетенными пальцами пульсирует дорогая родная кровь. Разве того было мало, разве это не было счастьем?

Девушка прошептала едва слышно:

— Ты меня любишь, Юрцю?

Вместо ответа хлопец осторожно прикоснулся губами к ее щеке и нежно, одними губами провел по шелковистому пушку. Он знал, что у нее возле висков, там, где кончают расти длинные светлые волосы, струится по щекам золотистый пушок. Почему-то именно этот пушок особенно умилял Юрка. Каждый раз, когда он смотрел на Стефу, ему хотелось прикоснуться губами к забавно бегущим вниз крохотным светлым волоскам, погладить их. Сейчас впервые Юрко решился на такой робкий поцелуй.

— А я не верю… — с грустным кокетством сказала Стефа.

Хлопец привлек к себе девушку, неловко обнял одной рукой.

Так можно было стоять до утра. Слава богу, место для свидания они выбрали безопасное — на краю села, между покинутой усадьбой ксендза и кладбищем, там, где вдоль рва росли столетние липы. Тут Юрку и Стефе ничто не угрожало. Мертвые не могли накликать беду на головы двух влюбленных. Опустевший дом ксендза с выбитыми окнами и сорванными дверьми тоже не пугал их. Привидения? Кто теперь верил в эти сказки? Не привидений, а обыкновенных живых людей им следовало остерегаться. Только люди могли навредить.

Но, казалось, все живое спало. Ночная тишина окутала прячущееся в балочке село. До утра было далеко.

— Неужели любишь? — снова спросила Стефа и притаилась, ожидая ответа. Темнота скрывала ее неуверенную счастливую и грустную улыбку.

Он только крепче прижал ее к груди.

— И не боишься? Они убьют нас… И тебя, и меня.

Грудь хлопца высоко поднялась, будто он собирался пырнуть в холодную воду. На несколько секунд Юрко задержал дыхание. Однако сердце его билось ровно: страха перед будущим он не испытывал.

— Ой, не верю, Юрко… Не будет счастья у нас. Не будет…

Голос ее звучал печально и рассудительно, как у пожилой женщины, уже испытавшей немало горя на своем веку.

— Ты всего на год старше меня, а мне нет и шестнадцати. Мы — дети, Юрко, играемся в любовь. А время не такое… Ой, не такое нынче время.

Видимо, Стефа высказывала не свои мысли, а повторяла то, что ей говорила бабушка или покойная мать перед смертью. Но ведь это не меняло положения. Что Юрко мог возразить ей? Он мог, пожалуй, только прибавить к ее словам еще более горькие и безнадежные. Ведь он-то знал гораздо больше… Но хлопец был самолюбив, упрям, уверен в себе. Молодая, нетронутая, расцветающая сила переполняла его. Ему казалось нелепым, смешным само предположение, что кто-то сумеет помешать его любви, станет на дороге к счастью. Нет уж, дудки! Если пойдет на то, он обманет всех, увернется от опасности, пробьется силой, но не даст себя и Стефу в обиду. Не на такого напали. И не лезьте не в свое дело!

Даже смерть не пугала его Он-то уже ученый в этих делах…

— Вспомни, Юрко, как вуйко Орест любил свою… Ведь не было в наших Подгайчиках ни одной бабы, какая бы ей не позавидовала. А чем кончилось? Своей рукой и ее, и… Красивую, как ангелочек…

Юрко не дал ей договорить, закрыл рот рукой. Он мог слушать все, что угодно, только не эту историю про Ореста Вайчишина. Он бы и не поверил, что Вайчишин мог сделать такое, если б собственными глазами не видел два гроба из свежеоструганных досок — большой и маленький. Пан бухгалтер шел за возом с гробами жены и дочки в том же «элегантном» (Орест любил это словечко) костюме, в каком он всего три года назад венчался в церкви с красивой молоденькой полькой Иреной. Люди, что делается с вами? Ведь вы свою кровь губите. Опомнитесь!

Хлопец вытер тыльной стороной ладони пот, выступивший на лбу, тихо, убежденно сказал девушке:

— Слушай, Стефа, разве ты не понимаешь, что пан бухгалтер — это варьят^[1]. Ну, скажи, мог ли человек в здравом уме…

Стефа негодующе прервала его:

— Сейчас все варьяты. Погубить жену, деточку малую…

Она заплакала. Чтобы утешить любимую, Юрко начал гладить ее плечо.

— Ну чего ты? Сразу слезы… Не суши себе голову чужой бедой. Не вечно будут такие порядки.

— Пока толстый похудеет — худой помрет…

— Нужно потерпеть, подождать.

— Будем ждать, а тебя в Германию на работу угонят.

— Меня угоняли…

— Бандеровцы к себе заберут. Еще хуже…

— Там мне нечего делать.

— О, они найдут тебе работу…

— Вот ты какая! — возмутился Юрко и даже повысил голос: — Говорю тебе — я все обдумал. Главное, как-то продержаться, пока придут Советы. Тогда бояться нечего. Советы не берут во внимание, какой человек национальности или, скажем, религии. Им на это плевать, у них все нации одним миром мазаны, и нет в том никакого различия.

— Безбожники. В костел не ходят, не венчаются.

— Э-х, Стефа, слушай своего ксендза, он тебе наговорит. Ясное дело, при Советах ксендзам не будет таких роскошей, как прежде. Советы вообще религию не очень сильно уважают, это правда, но все-таки и при Советах, кто хотел, тот и венчался, и детей крестил, и службу божью в костеле слушал. Не запрещали.

Стефа уже не всхлипывала. Доводы Юрка, видимо, казались ей убедительными, но они не могли