эксперимента отправила по указанному цифровому адресу сообщение «Израиль Меттер – лучший советский писатель» и с наслаждением всего через пять минут прочла это на экране.
Холодная объективность моего сообщения резко контрастировала с потоками тепла и любви, которые добрыми безграмотными волнами колыхались в телевизоре. Эти ласковые волны, пенившиеся могучими испражнениями душевности, текли в великий океан мировой пошлости, а не есть ли она – чистая человечность? То, что свойственно только людям и более никому? ир еще не видел пошлых тигров или безвкусных антилоп… Бесконечное «Мусик, я тебя обожаю! Твоя котулечка» во всех вариациях сияло на экране – вот итог диких усилий прогресса, вот венец стремлений мудрецов земли, вот победа изобретательного ума: котулечка пишет мусику на теленебо, а веков двенадцать назад она корябала на бересте.
Мусик и котулечка за это время изменились не сильно. Изменилась игра: теперь все карты у них. Мир к услугам мусика и его котулечки. И это загадочное, неистощимое, вечно пульсирующее в них желание постоянной бесконечной связи друг с другом наполняет мир живинкой, теплинкой и человечинкой.
Все на связи! И пусть пыхтят спутники в небесах – мы за ценой не постоим, чтоб осчастливить мусика и котулечку. Любовь священна, дружба драгоценна. Всегда на связи! Они не могут отключить мобильный телефон никогда и нигде, как не может подключенный к аппарату искусственного дыхания по своей воле сорвать живительный провод.
Обыватель желает быть вечно на связи – быть вечно связанным и вечно доступным. Стало быть, тот, кто хотел бы стать противоположностью обывателя, должен избрать свободу и недоступность. Это, конечно, очень мило – сидеть горным орлом на скале, презрительно поглядывая на равнину, только по опыту знаю, что таких вот севших орлом люди просто перестают замечать. От них отключаются. Их не берут в голову.
Еще котулечка могла бы с любопытством отнестись к такому отключенному орлу, но мусик – он неумолим. И с ними ведь не поспоришь. Это наше новое начальство, господа обыватели – цари, мусик и котулечка. Они заказывают музыку – нам остается только слушать ее. Можно заткнуть уши, но пальцы затекают, долго не продержишься. Мы будем иметь таких популярных певцов, актеров, писателей, каких захотят мусик и котулечка. Мы будем, чертыхаясь, ковылять по чудовищно грязным улицам наших городов, потому что мусику и котулечке все по барабану и ни в какие гражданские проблемы они не вникают.
Глупые наглые девки будут вещать у нас на телеканалах про свою развратную пустую жизнь, потому что это интересно котулечке и мусику. А если вы не находите в своей душе нежной любви к мусику и котулечке, не улыбаетесь им ласковой улыбкой понимания и сочувствия – вы отщепенец, выродок и мизантроп.
Не человечный вы человек, вот что.
Я отчего так хлопочу о Петербурге? Оттого, что это самый прекрасный и самый несчастный город на земле. Такого сочетания красоты и страдания нет нигде. И мы все-таки, несмотря ни на что, должны выстрадать для своего города лучшую долю. Пусть до сих пор существующие в России мифы о ленинградцах-петербуржцах – что они самые вежливые, воспитанные, культурные, свято чтящие прошлое, понимающие ценность старины, бескорыстные и тому подобное – не соответствуют реальности. Наша задача не в том, чтобы воплотить идеал, а в том, чтобы к нему двигаться.
В Петербурге существует явный источник, порождающий такие умонастроения, – источник идеализма. На первый взгляд его не различить. Однако он действует. Это источник постоянного излучения неких духовных токов высокого напряжения. Именно они отражают попытки мещанского огламуривания Петербурга, настраивают многих людей на сопротивление подлым и пошлым обстоятельствам, провоцируют настоящее творчество. Эти токи высокого духовного напряжения излучают в Петербурге всего-навсего несколько сотен людей. Горстка! А результат удивительный.
Я всех этих людей не знаю. Но один источник излучения мне известен давно, как известен он всему просвещенному Петербургу. Да стоит лишь один раз увидеть ее и услышать, чтобы понять: Алиса Фрейндлих не просто актриса, чудесная и замечательная, не только самый настоящий почетный гражданин нашего города, «блокадный ребенок» и символ интеллигентной петербурженки. Это какой-то передатчик волн между небом и землей. Поэтому феномен частичной сохранности настоящего Петербурга я предлагаю назвать по имени этого «передатчика»: Фрейндлих-эффект.
Фрейндлих-эффект проявляется и в том, что у нас в Питере категорически не принято хвастаться богатством и все наши нувориши отчаянно скрывают доходы, а если приходится демонстрировать хоромы, как правило, делают это с извиняющимися лицами. И в том, что, испортив в историческом центре многое, погубили все-таки лишь малую часть, поскольку процесс уничтожения Петербурга тормозился как снизу, руганью недовольных, так и сверху, каким-то подобием совести у тех, кто принимает решения. (Могу указать на Веру Дементьеву, председателя Комитета по охране памятников, как полностью замученную Фрейндлих-эффектом.)
Наши театры работают неровно, однако в городе нет ни одного гнилого, черного театра, транслирующего разложение сценического искусства, – кроме, конечно, Александринского. И вообще, всякий раз, когда я встречаю случаи высокого профессионализма, почти не связанные – увы! увы! – с денежной компенсацией, когда вижу писателей, за мизерные деньги пишущих великолепные книги, музыкантов, каким-то чудом поддерживающих честь своего искусства, да просто смотрю на театральную публику в зале, на их по-питерски бледные, грустные и светлые лица, то вижу все тот же неумолимый, мощный Фрейндлих-эффект.
Работаем, излучаем! И вот волосатая лапа, тянущаяся украсть, как-то замирает. Она, конечно, все равно украдет. Но хотя бы хвастать не станет украденным и не будет утверждать, что так и надо. Что, мол, все такие. Да нет, харя твоя воровская, не все такие. Человек может быть очень высоким существом, если каждый день выбирает не то, что пониже, а то, что повыше.
Холодная объективность моего сообщения резко контрастировала с потоками тепла и любви, которые добрыми безграмотными волнами колыхались в телевизоре. Эти ласковые волны, пенившиеся могучими испражнениями душевности, текли в великий океан мировой пошлости, а не есть ли она – чистая человечность? То, что свойственно только людям и более никому? ир еще не видел пошлых тигров или безвкусных антилоп… Бесконечное «Мусик, я тебя обожаю! Твоя котулечка» во всех вариациях сияло на экране – вот итог диких усилий прогресса, вот венец стремлений мудрецов земли, вот победа изобретательного ума: котулечка пишет мусику на теленебо, а веков двенадцать назад она корябала на бересте.
Мусик и котулечка за это время изменились не сильно. Изменилась игра: теперь все карты у них. Мир к услугам мусика и его котулечки. И это загадочное, неистощимое, вечно пульсирующее в них желание постоянной бесконечной связи друг с другом наполняет мир живинкой, теплинкой и человечинкой.
Все на связи! И пусть пыхтят спутники в небесах – мы за ценой не постоим, чтоб осчастливить мусика и котулечку. Любовь священна, дружба драгоценна. Всегда на связи! Они не могут отключить мобильный телефон никогда и нигде, как не может подключенный к аппарату искусственного дыхания по своей воле сорвать живительный провод.
Обыватель желает быть вечно на связи – быть вечно связанным и вечно доступным. Стало быть, тот, кто хотел бы стать противоположностью обывателя, должен избрать свободу и недоступность. Это, конечно, очень мило – сидеть горным орлом на скале, презрительно поглядывая на равнину, только по опыту знаю, что таких вот севших орлом люди просто перестают замечать. От них отключаются. Их не берут в голову.
Еще котулечка могла бы с любопытством отнестись к такому отключенному орлу, но мусик – он неумолим. И с ними ведь не поспоришь. Это наше новое начальство, господа обыватели – цари, мусик и котулечка. Они заказывают музыку – нам остается только слушать ее. Можно заткнуть уши, но пальцы затекают, долго не продержишься. Мы будем иметь таких популярных певцов, актеров, писателей, каких захотят мусик и котулечка. Мы будем, чертыхаясь, ковылять по чудовищно грязным улицам наших городов, потому что мусику и котулечке все по барабану и ни в какие гражданские проблемы они не вникают.
Глупые наглые девки будут вещать у нас на телеканалах про свою развратную пустую жизнь, потому что это интересно котулечке и мусику. А если вы не находите в своей душе нежной любви к мусику и котулечке, не улыбаетесь им ласковой улыбкой понимания и сочувствия – вы отщепенец, выродок и мизантроп.
Не человечный вы человек, вот что.
Фрейндлих-эффект
: 930 Многие мои друзья встретили мировой экономический кризис традиционным питерским лозунгом: «Не жили богато – не … привыкать». И действительно, если кого и можно удивить житейскими передрягами, то никак не питерского обывателя. В конце концов, в городе проживает более ста тысяч «детей блокады», а у них ведь тоже есть дети, которые много слышали о том, что такое настоящее горе и подлинный ужас, и так далее. Идет по цепи память о небывалой ни в какие времена катастрофе. Блокаду пережили – подумаешь кризис!Я отчего так хлопочу о Петербурге? Оттого, что это самый прекрасный и самый несчастный город на земле. Такого сочетания красоты и страдания нет нигде. И мы все-таки, несмотря ни на что, должны выстрадать для своего города лучшую долю. Пусть до сих пор существующие в России мифы о ленинградцах-петербуржцах – что они самые вежливые, воспитанные, культурные, свято чтящие прошлое, понимающие ценность старины, бескорыстные и тому подобное – не соответствуют реальности. Наша задача не в том, чтобы воплотить идеал, а в том, чтобы к нему двигаться.
В Петербурге существует явный источник, порождающий такие умонастроения, – источник идеализма. На первый взгляд его не различить. Однако он действует. Это источник постоянного излучения неких духовных токов высокого напряжения. Именно они отражают попытки мещанского огламуривания Петербурга, настраивают многих людей на сопротивление подлым и пошлым обстоятельствам, провоцируют настоящее творчество. Эти токи высокого духовного напряжения излучают в Петербурге всего-навсего несколько сотен людей. Горстка! А результат удивительный.
Я всех этих людей не знаю. Но один источник излучения мне известен давно, как известен он всему просвещенному Петербургу. Да стоит лишь один раз увидеть ее и услышать, чтобы понять: Алиса Фрейндлих не просто актриса, чудесная и замечательная, не только самый настоящий почетный гражданин нашего города, «блокадный ребенок» и символ интеллигентной петербурженки. Это какой-то передатчик волн между небом и землей. Поэтому феномен частичной сохранности настоящего Петербурга я предлагаю назвать по имени этого «передатчика»: Фрейндлих-эффект.
Фрейндлих-эффект проявляется и в том, что у нас в Питере категорически не принято хвастаться богатством и все наши нувориши отчаянно скрывают доходы, а если приходится демонстрировать хоромы, как правило, делают это с извиняющимися лицами. И в том, что, испортив в историческом центре многое, погубили все-таки лишь малую часть, поскольку процесс уничтожения Петербурга тормозился как снизу, руганью недовольных, так и сверху, каким-то подобием совести у тех, кто принимает решения. (Могу указать на Веру Дементьеву, председателя Комитета по охране памятников, как полностью замученную Фрейндлих-эффектом.)
Наши театры работают неровно, однако в городе нет ни одного гнилого, черного театра, транслирующего разложение сценического искусства, – кроме, конечно, Александринского. И вообще, всякий раз, когда я встречаю случаи высокого профессионализма, почти не связанные – увы! увы! – с денежной компенсацией, когда вижу писателей, за мизерные деньги пишущих великолепные книги, музыкантов, каким-то чудом поддерживающих честь своего искусства, да просто смотрю на театральную публику в зале, на их по-питерски бледные, грустные и светлые лица, то вижу все тот же неумолимый, мощный Фрейндлих-эффект.
Работаем, излучаем! И вот волосатая лапа, тянущаяся украсть, как-то замирает. Она, конечно, все равно украдет. Но хотя бы хвастать не станет украденным и не будет утверждать, что так и надо. Что, мол, все такие. Да нет, харя твоя воровская, не все такие. Человек может быть очень высоким существом, если каждый день выбирает не то, что пониже, а то, что повыше.