И в ответ на удивленный взгляд главбуха Кудрин пояснил:

- Вы хотите сказать, что это его частное дело и к службе не относится?… Нет, извините. Женщина ходит сюда, мучится сама, отрывает от дела сотрудников. Не сегодня-завтра первый припадок, истерика… Словом, предупредите, как я сказал. Не пожелает - марш вниз по лестнице и через парадное на улицу. Счетоводов на бирже труда легионы… Идите!

Главбух снова склонил голову с той всепонимающей улыбкой, которая у него всегда была наготове для разговора с директором, и вышел. Кудрин остался наедине с Половцевым.

- Что у вас еще, Александр Александрович?

- По службе ничего,- ответил Половцев, гася папиросу в хрустальной пепельнице,- а частным образом хочу спросить: если вам в течение ближайшего часа но понадобится наш автотарантас, то позвольте воспользоваться. Мне нужно срочно заехать к Маргарите Алексеевне, до ее ухода на репетицию, а я боюсь, что на траме опоздаю.

- Пожалуйста, - сказал Кудрин, - только верните к половине второго.

- Даже раньше! - Половцев выдержал паузу и продолжал: - Признаюсь, я с любопытством наблюдал, как вы раскипятились. Собственно, из-за чего?

Почему вас так расстроила банальная история конторского кавалера Фоблаза? И что это за словечко «стаканщик»?

Кудрин усмехнулся:

- Не поняли?… А вспомните письмо Ленина Инессе Арманд насчет людишек, проповедующих теорию «стакана воды»… Которым взять женщину все равно что стакан воды выпить. Вот отсюда я произвел словечко «стаканщик». Не терплю эту дрянь! Главное, старо!… В царское время «огарки» и «свободные сексуалисты». Теперь имечко новое, а суть та же. Мразь и гниль! Половцев ухватил свою капитанскую бородку сжатыми, как ножницы, указательным и средним пальцами, отчего она веерком выпятилась вперед, и, прищурив умный, насмешливый глаз, язвительно сказал.

- Эк вас понесло, уважаемый начальник! А ведь вы сами в этом виноваты!

- Я??? - с изумлением спросил Кудрин.

- Ну, не вы персонально… Но… большевики!

- Что вы мелете, Александр Александрович?- резко перебил Кудрин. - Изволите завираться! Где же вы нашли у большевиков не только защиту, но хотя бы нейтральное отношение к свинской распущенности, к стремлению превратить отношения мужчины и женщины в дешевый публичный дом, где можно за грош получить физическое удовольствие, не отягощенное никакими моральными обязательствами?… Где? Интересно!

Половцев откинул рукав пиджака и взглянул па циферблат часов.

- Досадно, что я тороплюсь и придется выложить вам наспех. Скажите, дорогой патрон, не вы ли, - я имею в виду большевиков, - не вы ли в октябре семнадцатого года возвестили стосемидесятимиллионному населению бывшей Российской империи, что вами будут немедленно разрешены все матерьяльные и духовные проблемы, все «проклятые» вопросы бытия? Земля крестьянам, фабрики рабочим, а всем вместе полная свобода духа и полное уничтожение пошлой буржуазной морали, ликвидация брачных цепей. Не вы ли обещали раскрепощение от семейных обязанностей? Ведь обещали? Кудрин удивленно посмотрел на Половцева:

- Что за чушь?

- Постойте, постойте! - перебил Половцев. - Совсем не чушь. Не вы ли провозгласили свободу разводов и абортов, приучая и пап и мам к полной и цинической безответственности, к вульгарно-физиологическому отношению к проблемам пола?

- Но вы же знаете объективные причины, - вставил Кудрин.

- Э, батенька! - Половцев махнул рукой. - Про объективные причины я-то знаю потому, что я как будто не очень глуп и невежествен. При всех моих разногласиях с вами я прежде всего русский человек и уважаю вас уже за то, что вы первое русское правительство, которое отказалось торговать Россией оптом и в розницу на заграничных рынках. Вы вернули России ее государственное и национальное достоинство, и поэтому я стараюсь честно служить вам в меру моих сил и знаний и помогать вам справляться со всеми объективными причинами. Я способен к жертвам и самоограничению, вызываемым объективными причинами, если эти жертвы нужны для больших и высоких целей. И отмену буржуазной морали и мещанских предрассудков вы провозгласили не для меня. Я все это для себя давно сам отменил. И цепями семьи себя не связываю.

- Последнее безусловно, - огрызнулся Кудрин, - вместо семьи вы устроили себе уютное гнездышко, куда и поедете сейчас на государственной машине.

Половцев засмеялся:

- Этим вы меня не уязвите, дорогой вождь! Не по моему почину государственные машины начали ездить по гнездышкам. Я мелкая сошка! Берите повыше!… А потом, я достаточно обеспечен, чтобы не слишком эксплуатировать доброту государства, и пользуюсь ею только в экстренных случаях. Мне хватает и на себя, и на Маргариту.

- Вы цинический интеллигент, - сказал Кудрин.

- Или интеллигентный циник… Возможно! Но дело не в этом. Повторяю, что я лично готов ждать обещанного вами земного рая хоть сто лет, удовлетворяясь сомнительными благами чистилища. Но десятки миллионов обывателей, у которых интеллект в эмбриональном состоянии, не хотят ждать. Обещали - подавайте немедленно и в горячем виде. Им нет дела до объективных причин, до капиталистического окружения, до всяких там четырнадцати держав, разевающих на нас пасти. Мещанин понял одно: ему обещаны дешевые и непритязательные удовольствия, не отягченные никакими обязательствами, за которые он не несет никакой ответственности. поведение мещанина руководствуется не интеллектом, а физиологией. Вот и получается…

- Вот и получается бредовая чепухистика, - озлился Кудрин.

- А что получается у вас, дорогой вождь?. Совершенно немарксистские желание показывать теперь обнадеженному вами мещанину кузькину мать только за то, что оп поверил возвышающему его обману… Однако хватит, пожалуй. Мне пора!

- Действительно хватит! - сухо сказал Кудрин.- не забудьте вернуть машину к половине второго.

- Не извольте беспокоиться. Ровно в час тридцать вы сможете отправиться в лоно вашей легальной социалистической семьи.

Половцев попрощался и ушел деловитой размашистой походкой. После его ухода Кудрин попытался разобраться в подложенных секретарем бумагах. Среди них было скучное и длинное изложение склоки, возникшей на одном из предприятий треста. Кудрин старался добраться до смысла сквозь нагромождение неуклюжих фраз, но мешало сосредоточиться раздражение от разговора с Половцевым. Кудрин досадливо отложил бумаги, встал и подошел к окну, продолжая думать о Половцеве и мысленно продолжая начавшийся спор. Но когда только начали складываться те неопровержимые положения, которыми он должен был опрокинуть нелепые рацеи технического директора, - к подъезду подкатила