котором самые требовательные клиенты смогут удовлетворить любые свои желания. Вторая волна рекламы растекалась по мужским клубам, паровым баням, кондитерским и театрикам варьете. Щедро вознагражденные гардеробщики и швейцары втайне от сутенеров, которые платили им за сводничество, совали клиентам в руки и в карманы пальто надушенные визитные карточки, украшенные изображением пышнотелой Венеры в черных чулках и цилиндре.

Невзирая на благородное негодование прессы и два судебных разбирательства, клуб мадам Ле Гёф пользовался популярностью. Клиентам разными способами — в зависимости от пожеланий — услужали тридцать девиц и два юноши.

В клубе регулярно устраивались представления. «Артистки» рекрутировались из персонала салона, но гораздо чаще за весьма щедрые гонорары здесь выступали танцовщицы из кабаре «Империал» или же из какого-нибудь театра-ревю. Два вечера в неделю проходили в восточном стиле (танец, и не только живота, нескольких «египтянок» — штатных актрис кабаре), два в классическом (вакханалия), один в исконно германском (Хайди^[2] в кружевных панталончиках), а еще один был зарезервирован для особых гостей, которые обычно снимали весь клуб для не требующих огласки развлечений. По понедельникам заведение было закрыто. Вскоре был введен заказ по телефону, и маленький прусский особняк, именуемый Надсленжанским замком, в пригородном Опорове стал известен всему городу. Вложения возвратились очень быстро, тем паче что мадам была не единственным инвестором. Львиную долю расходов взял на себя городской полицайпрезидиум. И учреждение это получало дивиденды не только в материальном выражении. Так что все были довольны, а более всего — случайные и постоянные клиенты. Количество последних все увеличивалось. Ибо где еще профессор ориенталистики Отто Андре с кинжалом в руке и тюрбаном на голове мог бы преследовать беззащитную гурию, чтобы затем овладеть ею на пурпурных подушках; в каком другом месте директор городского театра Фриц Рейнфельдер имел бы возможность подставить свою жирную задницу сладостным пинкам стройной амазонки в сапожках для верховой езды?

Мадам прекрасно понимала мужчин и была счастлива, если могла удовлетворить их требования. Подобную радость она испытала недавно, когда ей удалось найти для заместителя шефа криминального отдела полицайпрезидиума советника Эберхарда Мока двух девушек, умеющих играть в шахматы. Мадам питала к этому коренастому брюнету с волнистыми волосами особую симпатию. Советник никогда не забывал о цветах для мадам и о мелких презентах для девушек, которые с удовольствием его обслуживали. Он был сдержанным и молчаливым, любил шарады, бридж, шахматы и пухлых блондинок. У мадам Ле Гёф он мог удовлетворять свои склонности без всяких затруднений. Он являлся каждую пятницу около полуночи, входил в боковую дверь и, не отвлекаясь на концерт, шел в свою излюбленную комнату, где его уже ждали две одалиски. Они облачали его в шелковый халат, потчевали черной икрой и поили красным рейнским вином. Мок сидел не двигаясь, и лишь руки его блуждали по алебастровой коже невольниц. После ужина он усаживался с одной из них играть в шахматы. Вторая же в это время лезла под стол и делала там нечто, о чем имели представление уже первобытные племена. А соперница Мока за шахматной доской была проинструктирована, что каждому удачному ходу соответствует определенная эротическая позиция. Взяв пешку или фигуру, Мок вставал из-за стола и отправлялся с партнершей на софу, где в продолжение нескольких минут они соответствующую позицию и реализовывали.

В соответствии с правилами, установленными им самим, Мок не имел права удовлетворить желание, если какая-либо из противниц ставила ему мат. Однажды такое случилось, и тогда он встал из-за стола, вручил девушкам по цветку и вышел, скрывая гнев и разочарование под шутовской ухмылкой. С той поры он уже никогда не позволял себе расслабиться за шахматной доской.

После одной из таких долгих партий Мок отдыхал на софе, читая девушкам свои размышления на тему человеческих характеров. То была еще одна его страсть, которую он обнаруживал только в своем любимом клубе. Криминальный советник, ценитель античной литературы, поражавший подчиненных длинными латинскими цитатами, позавидовав Непоту и Теофрасту,^[3] занялся составлением — не без претензий на художественность — характеристик лиц, с которыми он имел дело. Основой ему служили собственные наблюдения и полицейские досье. В среднем раз в месяц он создавал описание еще одного человека, а уже существующие дополнял новыми фактами. Эти дополнения и вновь сочиненные характеристики вызывали сильнейшее замешательство в утомленных головках девиц. Но они сидели у ног Мока, смотрели в его круглые глаза и чувствовали, как в клиенте поднимается волна счастья.

Действительно, криминальный советник Мок испытывал счастье и, уходя, как правило, около трех ночи, вручал небольшие презентики девушкам, а сонному швейцару — чаевые. Счастье его чувствовал даже кучер, везший советника по спокойной в эту пору Грюбшенерштрассе к дому на Редигерплац, где Мок, засыпая рядом с женой, слышал назойливое тиканье часов да перекрикивания возчиков и молочников.

К сожалению, в ночь с 12-го на 13 мая советник Эберхард Мок не изведал счастья в объятиях девиц мадам Ле Гёф. Он разыгрывал интересную сицилийскую защиту, когда мадам деликатно постучалась в дверь.

Через минуту она постучала вторично. Мок недовольно засопел, застегнул халат, встал и открыл дверь. Его лицо ничего не выражало, но мадам знала, что может чувствовать такой мужчина, когда прерывают изысканный шахматно-эротический контрданс.

— Дорогой господин советник, — владелица клуба опустила бессмысленные, как она понимала, в данной ситуации извинения, — внизу вас спрашивает ваш ассистент.

Мок вежливо поблагодарил, быстро оделся, в чем ему помогали услужливые гейши (одна завязывала галстук, вторая застегивала брюки и рубашку), достал из портфеля две небольшие бонбоньерки и попрощался с безутешными шахматистками. Бросив мадам «спокойной ночи», он сбежал по лестнице, стремительно налетев на своего ассистента Макса Форстнера, который стоял в холле возле торшера. Хрусталики абажура предостерегающе зазвенели.

— Баронессу Мариетту фон дер Мальтен изнасиловали и убили, — негромко сообщил Форстнер.

Мок спустился по ступеням крыльца во двор, сел в черный «адлер», чуть громче, чем обычно, хлопнул дверцей и закурил сигарету. Форстнер поспешно уселся за руль, и машина тронулась. Поначалу оба молчали. Только когда проехали по мосту через Слензу, Мок собрался с