другой. Может быть, это потому, что он провел так много времени в разговорах с живыми людьми, может, по какой-то другой причине. В любом случае, я не могу улететь, хотя нити перерезаны. Я боюсь стать призраком.

Мойе почувствовал, как по его лицу и спине внезапно побежали струйки холодного пота. Дом не видел призраков уже долгое время – последним был убитый мужчина, убийца которого бежал вниз по реке, не уплатив клану покойного надлежащего выкупа. Разгневанный призрак истребил дюжины людей, используя для этого недуги, пожары, потоп, стрелы враждебных племен, змеиный яд и клыки животных (слов «несчастный случай» в языке рунийя нет, как нет у них такого понятия вообще). Мойе потребовались недели странствий по миру духов, чтобы найти виновника бедствий и принудить его исправиться. Это был тяжелый труд, и знахарю хотелось верить, что ему не придется делать это снова.

– Должен ли я найти людей, которые подстрелили его, и заставить их заплатить выкуп? – спросил он. – И как мне найти клан отца Перрина в землях мертвых людей?

– Нет, это не имеет никакого отношения к выкупам и кланам. Он ведь уай'ичура, а они не такие, как ты. Он хочет кое-что тебе рассказать, и, пока не сделает этого, я не смогу отправиться в известное тебе место.

Сочетание «известное место» считалось учтивым обозначением обители мертвых, пребывающей высоко над миром.

– Итак, послушай, что он хочет тебе сказать, и потом я покину его. В этом мире для меня слишком тепло.

С этими словами ачаурит проник в умирающего человека через ноздри. Тот закашлялся, открыл глаза и приподнял голову.

– Что случилось? – спросил он по-испански, увидев Мойе. – Я разговаривал с моей матерью, и она сказала: «О, Тимми, ты всегда был таким забывчивым, вот и теперь оставил дело незавершенным. Придется тебе на некоторое время вернуться».

Мойе был рад увидеть этого человека ожившим, хотя от его слов почувствовал себя неуютно. Неспроста ведь Дождь и Земля повелели установить барьер между мирами живых и мертвых, когда первая чета впервые совокупилась и породила сначала Ягуара, а потом и младших своих чад – человеческие существа. Священник сел в гамаке и посмотрел на Мойе, а потом на собственное тело; коснулся бледной плоти, ощупывая раны. Он был сухопарым и низкорослым, не выше Мойе, и солнце придало его коже почти такой же цвет, но крючковатый, как у попугая, нос и короткая бородка сразу выдавали в нем чужака. Та женщина назвала его вайтич, что звучало почти как «отец» и могло сойти за учтивое обращение, но на самом деле было названием маленького зеленого попугая. Мойе такого не одобрял, однако что можно поделать с женщинами и их шутками? Сам знахарь всегда называл священника Тим, именем, похожим на слово, которым рунийя обозначали неуклюжего, но все равно любимого ребенка.

– Это трудно объяснить, – сказал Мойе – Понимаешь, в этом языке нет подходящих слов. Могу лишь сказать, что ты мертв, но не можешь уйти, куда положено, пока ты что-то мне не расскажешь. Поэтому я здесь, чтобы поговорить с тобой.

– Понятно, – произнес священник после долгой паузы. – Это не совсем то, чего я ожидал. Что мне делать?

– По словам твоей смерти, тебе есть что нам сообщить. Пожалуйста, скажи это, а потом уходи.

– Да, у нас есть похожая традиция.

Отец Перрин издал сухой смешок, и Мойе слегка поежился: смех мертвых нельзя назвать веселым.

– Моя последняя исповедь… Хм, очень странно, но я ловлю себя на том, что меня больше не волнуют мои ужасные тайны.

– Да, – сказал Мойе, – мертвые всегда говорят правду. Давай рассказывай, пожалуйста.

Еще один смешок.

– Ну ладно. Благослови меня, отец, ибо я грешен. Со времени моей последней исповеди прошло двадцать два года и сколько-то еще месяцев. Ты помнишь тот день, когда я пришел сюда, Мойе?

– Да. Мы собирались убить тебя, как всегда поступаем с уай'ичуранан, но ты начал ловить рыбу диковинным способом, и нам захотелось на это посмотреть.

Оба человека непроизвольно подняли глаза на свисавшие с потолка рыболовные снасти священника.

– Ага, я ловил на старую добрую снасть «Слава Гринуэлла» и поймал рыбину за две минуты. Как сейчас помню, это был радужный морской окунь – тукунаре.

– Как же, помню. Мы были поражены. А потом ты поймал самого большого паку, какого мы когда-либо видели. А потом ты почистил свой улов, приготовил и пригласил всех нас поесть. Мы чуть со смеху не лопнули, когда ты стал есть рыбу горячей.

– Ну, я понятия не имел, что у вас принято рыбу есть холодной. А еще не понимал, почему вы не прикончили меня на месте, истыкав своими отравленными стрелами. Признаться, тогда меня это сильно озадачило и даже немного разочаровало.

– Ты желал смерти?

– О да. Поэтому в конечном итоге я и оказался здесь.

– Я думал, дело в рыбной ловле.

– Я солгал насчет этого, как и насчет того, что хочу спасти ваши души. Сплошное мошенничество. Притворство священника-неудачника. Правда же состоит в том, что я желал смерти как избавления от стыда.

Мне довелось служить в сельской местности близ Кайли, где наркобароны и латифундисты обманом лишали людей земли, которую они должны были получить по сельскохозяйственной реформе. Я выступал в их защиту, организовывал митинги – жалкие попытки христианского, ненасильственного сопротивления. Мне велели заткнуться и служить поминальные мессы для вдов и сирот тех людей, которых убивали эти головорезы, но, видимо, из-за того, что голова моя была полна всяческих романтических идей относительно мученичества, я молчать не стал. Тогда в меня стали стрелять. Первый покушавшийся на меня промазал, второй – парень на мотоцикле – налетел колесом на гвоздь. И сломал себе шею, упокой Господи его душу. Потом они попытались взорвать мой грузовичок, но и тут что-то не задалось: бомба взорвалась в руках у наемного убийцы да его же и прикончила. Надо сказать, благодаря этому у меня возникла определенная репутация, и люди, пытавшиеся убить меня, испугались, ибо все они, хоть и мнят себя христианами, по сути своей суеверные язычники, как ты, мой дорогой друг. Уж не знаю, решились бы они на новые попытки или нет, но, к счастью для них, им не пришлось утруждаться: я сам себя погубил, погорев на Джуди. Ты знаешь это выражение «Панч и Джуди»? Нет, конечно, не знаешь. «Панч и Джуди» – это название… своего рода танца для детей, где Панч такой крючконосый малый вроде меня, а еще у нас есть напиток с похожим названием – пунш. Можно сказать, это своего рода писко. Вообще священников чаще всего губят как раз пьянство и женщины. Полагаю, еще и мальчики, но их в этом выражении нет. И вот ведь чудеса, ее и на самом деле звали Джуди, Джуди Ральстон. Она была медсестрой из Брэйнтри, штат