почему-то поверил нам.

Два Патриарха одновременно встали и, поклонившись друг другу, разошлись, может быть, навсегда.

Девочка снова подбежала к дракону и крепко схватила его за руку. Только старый генерал, наверное, что-то понял. Меньше всего ему хотелось потерять седого дракона. Но как удержать землю, воду, воздух и солнце? Даже все генералы в мире не смогли б удержать летящего дракона.

Черного Дракона просили всей частью. Он не оставил учеников, — не было времени. И приграничная часть Дальнего Востока осиротела на тайного Тибетского мастера. Он взял девочку за руку и вместе с ней поклонился солдатам и старому генералу. Черный Дракон растворился за “железном занавесом”. Вот так и началось рождение боевого искусства в нашей стране.

… Я лечу в дребезжащем самолете и вспоминаю то, о чем мне рассказал Григорий Андреевич. А сейчас о нем.

Черный Дракон Фу Шин растворился на Дальнем Востоке. Появились друзья, ученики. Фу Шин не просто отдавал свои знания. Нет Китая, нет “железного занавеса”, ничего нет. Есть просто люди, а демоны их взяли и покрасили, растянули или округлили глаза. Фу Шин, я ведь долетел до него, сказал удивительную вещь. Первый Патриарх северо-тибетской школы сказал просто: “Есть вселенские знания, и нужно прекращать делить людей на цвет и на традиции. Может быть, тогда наша земля не сойдет с ума.”

Вселенское свободное время — вселенское Кунг-Фу, так говорилось в “Розе Мира”, написанной русским Мастером, и так говорил китайский Патриарх. Рядом со мной, откинувшись в кресле, дремлет, пролетая над Уральскими горами, Григорий Андреевич.

Крупный, красивый мужчина, с коротко подстриженными, немного вьющимися волосами. Мы бросили с ним все: учеников, больных, свои спортзалы — и, взяв семнадцать человек, я — своих, он — своих, летим в легендарную колыбель мудрости — Чуйскую долину. Через проход, в кресле, тихонько дремлет моя жена Татьяна. Последние ее слова ударили меня в самое сердце: “Никогда и никуда я больше не отпущу тебя. Пойми, — она схватила меня за руки, — я устала бесконечно ждать — то с зоны, то с Дальнего Востока. Я устала считать твои новые шрамы и теперь еду с тобой, куда бы не забросила тебя жизнь".

До священной долины мы прожили вместе целых восемнадцать лет, а ей всего лишь тридцать три, чудесный возраст. Восемнадцать лет мы лечили больных, и как только я приезжал от своего Учителя, сразу делился с ней знаниями. Лишь через время, когда уже было поздно, понял, что женщина должна только любить. Я сам дал ей в руки топор дровосека. Но был бы я без нее, сохранились бы знания, что было бы?

В тридцать три года — ни ребенка, ни спокойной жизни из-за больных и учеников. Только лишь знание медицины и совершенно седые волосы. Не это ли — топор дровосека в руках у любимой и хрупкой женщины? Ах, если бы я знал раньше. Но тогда был молод и самонадеян. Нужен был друг и помощник, вот и получил, но вместе с тем еще получил нескончаемую боль и в этой и в будущих жизнях. Ошибки прошлого — ранят в самое сердце. Я просил ее: “ Погоди, ведь Чуйская долина не курорт.”

— Дождешься от тебя курорта, — усмехнулась она и положила свою седую голову мне на грудь.

Разве возможно спорить с ней, спорить с ее силой. Я опоздал, пропустил то время, когда жена перестала быть женой, а стала Школьным мастером. Сколько же Чуйская долина принесет ей новой боли!

Но сейчас хочу продолжить о Григории Андреиче, о самом близком ученике великого Фу Шина, Патриарха северо-тибетской школы, Черного Дракона, ушедшего с Дальнего Востока, держа за руку маленькую девочку. Во всем мире такие люди, как Григорий Андреевич, считаются достоянием страны и получают хотя бы какие-то деньги, чтобы принимать гостей и огромное количество учеников. Трое детей и работа учителем физкультуры — все это доводило меня до истерики. Хотелось кусать себя не только за локти, а за самое сердце. Но Григорий Андреевич, человек имеющий стальные руки, овладевший внутренним и внешним состоянием, с улыбкой несильно трепал меня по плечу (оно болело потом дня два). “Прорвемся, Серега”, - вздыхал он.

И прорывался сквозь непонимание властей, неприкрытую ненависть ментов, а потом шел в свой техникум преподавать физкультуру. Дети любили его. Скольких он остановил, скольким не дал погибнуть от безумных мыслей, от неизбежных болезней и от прямой дороги в тюрьму! Многие питомцы его предавали — ведь они были воспитаны нашей безумной страной, которая учила лишь воровать и как-то выживать. О благодарности ученики даже и не слышали. А как можно было думать о благодарности, если неблагодарность они впитали с молоком матери?

В свои пятнадцать лет Григорий Андреевич хулиганил, как и все трудные подростки. Но случилось то, что должно было случиться: он встретился с офицером из Окинавы. Тут-то и началось удивительное общение подростка-хулигана и мастера старого окинавского каратэ.

Андреевич рассказывал, как холодной зимой в свирепой неравной драке, когда стало ясно, что вряд ли спасешься, его кто-то схватил за шиворот и легко выдернул из-под навалившихся тел. А когда открыл заплывшие, кровавые глаза, то увидел небольшого, худенького, немолодого человека и никого больше. “Узбек”, - подумал Андреич. И думал так целый год, встречаясь с ним по несколько раз в неделю.

Городок был небольшой, и Андреич всегда спешил в назначенное место — и зимой, и летом. За что-то полюбил его японец. Встречи были под открытым небом, в разных местах, в основном на берегу реки. Японец-узбек, наверное, очень сильно рисковал, особенно по тем временам, ведь это было время крепкого "железного занавеса”. Они любили друг друга. Японец отдавал свои сокровенные знания, а мальчик Гриша брал их, и не как-нибудь, а душой. Наверное, потому офицер и отдавал.

О каратэ в те времена не слышал никто. И об острове Окинава, наверное, мало кто знал. А когда закончился для шестнадцатилетнего Гриши год счастья души и тела (ведь душа с телом живут вместе), он узнал, что трепетно ждал не узбека, а настоящего самурая.

Андреич рассказывал: снится ему почти каждую ночь то страшное расставание. Когда он, шестнадцатилетний, нагнул голову и, рыдая, уткнулся лицом в грудь маленькому японцу. А тот, усмехаясь, тихо рассказывал о древнем острове, о гордых самураях и о том, что многое не успел передать дерзкому украинскому пареньку. После этого прощания они больше не виделись никогда. Но даже через тридцать лет Андреич верит, что увидятся.

… В маленькой японской деревушке жила семья. Детей было несколько, но один из них отличался прекрасным даром: мальчик все время резал нэцкэ. Крошечные фигурки, которые в Японии ценились всегда. Их перебрасывали через