Караси и щуки Разсказы послѣдняго дня

КРЫСА НА ПОДНОСѢ

I.

— Хотите пойти на выставку новаго искусства? — сказали мнѣ.

— Хочу, — сказалъ я.

Пошли.

* * *

— Это вотъ и есть выставка новаго искусства? спросилъ я.

— Эта самая.

— Хорошая.

Услышавъ это слово, два молодыхъ человѣка, долговязыхъ, съ прекрасной розовой сыпью на лицѣ и изящными деревянными ложками въ петлицахъ, подошли ко мнѣ и жадно спросили:

— Серьезно, вамъ наша выставка нравится?

— Сказать вамъ откровенно?

— Да!

— Я въ восторгѣ.

Тутъ же я испыталъ невыразимо пріятное ощущеніе прикосновенія двухъ потныхъ рукъ къ моей рукѣ и глубоко волнующее чувство отъ созерцанія небольшого куска рогожи, на которомъ была нарисована пятиногая голубая свинья.

— Ваша свинья? освѣдомился я.

— Моего товарища. Нравится?

— Чрезвычайно. Въ особенности, эта пятая нога. Она придаетъ животному такой мужественный видъ. A гдѣ глазъ?

— Глаза нѣтъ.

— И вѣрно. На кой чортъ, дѣйствительно, свиньѣ глазъ? Пятая нога есть — и довольно. Не правда ли?

Молодые люди, съ чудеснаго тона розовой сыпью на лбу и щекахъ, недовѣрчиво поглядѣли на мое простодушное лицо, сразу же успокоились, и одинъ изъ нихъ спросилъ:

— Можетъ, купите?

— Свинью? Съ удовольствіемъ. Сколько стоить?

— Пятьдесятъ… — Было видно, что дальнѣйшее слово поставило лѣваго молодого человѣка въ затрудненіе, ибо онъ и самъ не зналъ — чего пятьдесятъ: рублей или копеекъ? Однако, заглянувъ еще разъ въ мое благожелательное лицо, пріободрился и смѣло сказалъ: — Пятьдесятъ ко… рублей. Даже, вѣрнѣе — шестьдесятъ рублей.

— Недорого. Я думаю, если повѣсить въ гостиной, въ простѣнкѣ, будетъ очень недурно.

— Серьезно, хотите повѣсить въ гостиной? — удивился правый молодой человѣкъ.

— Да вѣдь картина же. Какъ же ее не повѣсить!

— Положимъ, вѣрно. Дѣйствительно, картина. A хотите видѣть мою картину: «Сумерки насущнаго»?

— Хочу.

— Пожалуйте. Она вотъ здѣсь виситъ. Видите ли, картина моего товарища «Свинья, какъ таковая» написана въ старой манерѣ, красками; a я, видите ли, красокъ не признаю: краски связываютъ.

— Еще какъ, — подхватилъ я. Ничто такъ не связываетъ человѣка, какъ краски. Никакого отъ нихъ толку, a связываютъ. Я зналъ одного человѣка, котораго краски такъ связали, что онъ долженъ былъ въ другой городъ переѣхать…

— То-есть, какъ?

— Да очень просто. Мильдяевымъ его звали. Гдѣ же ваша картина?

— A вотъ виситъ. Оригинально, не правда ли?

II.

Нужно отдать справедливость юному маэстро съ розовой сыпью — красокъ онъ избѣгнулъ самымъ положительнымъ образомъ: на стѣнѣ висѣлъ металлическій черный подносъ, посрединѣ котораго была прикрѣплена какимъ-то клейкимъ веществомъ небольшая дохлая крыса. По бокамъ ея меланхолически красовались двѣ конфектныхъ бумажки и четыре обгорѣлыхъ спички, расположенныхъ очень пріятнаго вида зигзагомъ.

— Чудесное произведеніе, — похвалилъ я, полюбовавшись въ кулакъ. Сколько въ этомъ настроенія!.. «Сумерки насущнаго»… Да-а… Не скажи вы мнѣ, какъ называется ваша картина, я бы самъ догадался: э, молъ, знаю!.. Это не что иное какъ «Сумерки насущнаго»! Крысу сами поймали?

— Самъ.

— Чудесное животное. Жаль, что дохлое. Можно погладить?

— Пожалуйста.

Я со вздохомъ погладилъ мертвое животное и замѣтилъ:

— A какъ жаль, что подобное произведеніе не прочно… Какой-нибудь тамъ Веласкезъ или Рембрандтъ живетъ сотни лѣтъ, a этотъ шедевръ въ два-три дня, гляди, и испортится.

— Да, — согласился художникъ, заботливо поглядывая на крысу. — Она уже, кажется, разлагается. A всего только два дня и провисѣла. Не купите ли?

— Да ужъ и не знаю, — нерѣшительно взглянулъ я на лѣваго. — Куда бы ее повѣсить? Въ столовую, что ли?

— Вѣшайте въ столовую, согласился художникъ. Въ родѣ этакого натюръ-морта.

— A что, если крысу освежать каждые два-три дня? Эту выбрасывать, a новую ловить и вѣшать на подносъ?

— Не хотѣлось бы, поморщился художникъ. Это нарушаетъ самоопредѣленіе артиста. Ну, да что съ вами дѣлать! Значитъ, покупаете?

— Куплю. Сколько стоить?

— Да что же съ васъ взять?.. Четыреста… — Онъ вздрогнулъ, опасливо поглядѣлъ на меня и со вздохомъ докончилъ: Четыреста… копеекъ.

— Возьму. A теперь мнѣ хотѣлось бы пріобрѣсти что-нибудь попрочнѣе. Что-нибудь этакое… неорганическое.

— «Американецъ въ Москвѣ» не возьмете ли? Моя работа.

Онъ потащилъ меня къ какой-то доскѣ, на которой были набиты три жестяныхъ трубки, коробка отъ консервовъ, ножницы и осколокъ зеркала.

— Вотъ. Скульптурная группа: «Американецъ въ Москвѣ». По-моему, эта вещица мнѣ удалась.

— A еще бы! Вещь, около которой можно заржать отъ восторга. Дѣйствительно, эти пріѣзжающіе въ Москву американцы, они тово… Однако, вы не безъ темперамента… Изобразить американца въ родѣ трехъ трубочекъ…

— Нѣтъ, трубочки — это Москва! Американца тутъ, собственно, нѣтъ; но есть, такъ сказать, слѣды его пребыванія…

— Ахъ, вотъ что. Тонкая вещь. Масса воздуха. Колоритная штукенція. Почемъ?

— Семьсотъ. Это вамъ для кабинета подойдетъ.

— Семьсотъ… чего?

— Ну, этихъ самыхъ, не важно. Лишь бы наличными.

III.

Я такъ былъ тронутъ участіемъ и доброжелательнымъ ко мнѣ отношеніемъ двухъ экспансивныхъ, экзальтированныхъ молодыхъ людей, что мнѣ захотѣлось хоть чѣмъ-нибудь отблагодарить ихъ.

— Господа! Мнѣ бы хотѣлось принять васъ y себя и почествовать, какъ представителей новаго чудеснаго искусства, открывающаго намъ, опустившимся, обрюзгшимъ, необозримыя свѣтлыя дали, которыя…

— Пойдемте, — согласились оба молодыхъ человѣка съ ложками въ петлицахъ и миловидной розовой сыпью на лицахъ. — Мы съ удовольствіемъ. Насъ уже давно не чествовали.

— Что вы говорите! Ну, и народъ пошелъ. Нѣтъ, я не такой. Я обнажаю передъ вами свою бѣдную мыслями голову, склоняю ее передъ вами и звонко, прямо, открыто говорю: «Добро пожаловать!»

— Я съ вами на извозчикѣ поѣду, — попросился лѣвый. — A то, знаете, мелкихъ что-то нѣтъ.

— Пожалуйста! Такъ, съ ложечкой въ петлицѣ, и поѣдете?

— Конечно. Пусть ожирѣвшіе филистеры и гнилые ипохондрики смѣются — мы выявляемъ себя, какъ находимъ нужнымъ.

— Очень просто, согласился я. — Всякій живетъ, какъ хочетъ. Вотъ и я, напримѣръ. У меня вамъ кое что покажется немного оригинальнымъ, да вѣдь вы же не изъ этихъ самыхъ… филистеровъ и буржуевъ?

— О, нѣтъ. Оригинальностью насъ не удивишь.

— То-то и оно.

IV.

Пріѣхали ко мнѣ. У меня уже былъ кое-кто: человѣкъ десять-двѣнадцать моихъ друзей,