Иисуса пламенную
И твёрдость свою «твердокаменную»! –
Повёл себя в решительный момент,
Как самый неустойчивый элемент;
Спраздновав труса,
Трижды отрёкся от Иисуса:
«Да я сам – против его поведения хулиганского!
Да я – крещения Иорданского!
Да я – сторонник покаяния!
Да я – за оборону национального достояния!
Да я ничего не знаю и ведать не ведаю –
Забрёл тут случайно, со стражей беседую!
Да у меня в столице – личные делишки
Насчёт покупки мебелишки;
Недалече живёт мой зятёк!..» -
И сам наутёк!
Иисус во время случая этого
Был на допросе у врага отпетого
И не мог видеть позорную сцену
Сквозь каменную стену;
Слова про то, что за эту измену
Он взглядом послал Семёну укор, -
Суть отъявленный вздор!
Вопреки евангельской повести
Дядя Семён без зазрения совести
Мог хвалиться пожизненно,
Что эту ночь провёл безукоризненно!..
«Эли, Эли! Ламма савахфани!?» -
Как этот крик ни поверни,
Выйдет одно и то же :
«Боже мой, боже!
Зачем ты меня оставил!?» -
Лука это место подправил:
Не обмолвился о крике ни словечком одним;
Евангелист Иоанн вслед за ним
Тоже этот крик отчаяния
Оставил без упоминания. –
Потому что, как же, в самом деле:
Не божья ль душа была в распятом теле?
И разве ж мог
Тот самый бог,
Которому воскреснуть надлежало,
Вопить на кресте так шало!?
Ведь это же ставит под сомнение
Веру самого Христа в своё воскресение!..
Даже разбойники сораспятые,
Римлян враги заклятые,
Корили Христа, в его божество не веря:
«Жалкая ты тетеря!» -
Да если смотреть беспристрастным взглядом
На этих молодцов, распятых с Христом рядом,
То, что про них не говори,
А эти благородные бунтари,
Казнимые за восстание против римской власти,
Гордо переносили «страсти»
И держались куда бодрей,
Чем этот малодушный назорей! –
Вот почему Иоанн с Лукою
Не побрезговали подчисткой такою:
Выскребли позорное «Эли!»;
Да следы нечисто замели! –
Врут от начала до конца своей книжки,
Как заурядные лгунишки.
Но не в том их беда, что всё подтасовано, -
Беда, что тасовали несогласованно!
Не нужно иметь учёного диплома,
А только, чтоб вместо мозгов не была солома,
Да быть грамотеем мало-мальски приличным,
Чтоб этих вралей накрыть с поличным!
Но я, возлюбленные во Христе братие,
Предоставлю другим это занятие;
Я на утеху люду православному
Обращусь ныне к самому главному,
К тому, из-за чего мной кощунство содеяно,
Собственное евангелие затеяно:
Воскрес Иисус или нет!? –
Я дам самый точный ответ,
Ответ, полный логической непреложности,
Оспорить который не будет возможности…
…Убийцы утолили свою злобу;
Иосиф привалили камень к Иисусову гробу. –
Не золото схоронили, чтоб опасаться кражи:
У гроба никакой не поставили стражи.
Это тоже – евангельские измышления
Для усугубления чудесного явления:
Дескать, никто ни в коем разе,
Ни по злобе, ни в любовном экстазе,
Не мог покойника выкрасть из гроба,
Поскольку, мол, стража глядела в оба,
А камень был такого весу,
Что не отвалить никакому бесу;
И если покойник уж всё же исчез,
Так только поскольку… воскрес!
Мы раскроем тайную страницу:
«Мироносные жёны» на положенье в гробницу,
Как их скорбь ни была велика,
Смотрели издалека;
Потом приготовили масла и благовония
И, чтобы не совершать беззакония,
(Было в Законе предписанье такое)
Провели всю субботу в покое…
Но был некто, кто покоя не ведал,
Кто нечаянно Учителя предал,
Кто, словно в горячечном бреду,
Переживал свою беду;
Кто, потрясённый роковой Гефсиманией,
Был охвачен восторженной манией,
Безумною жаждой небывалого чуда, -
То был несчастный Иуда!
Словно пьяный, походкою шаткой
Пробирался он к гробу украдкой…
Все ушли; у гробницы оставленной
Безутешною скорбью подавленный,
Притаился Иуда меж чужими гробами,
Шепча запёкшимися губами:
«Мой господин!.. О, мой господин!
Я тебя не оставлю один!..»
Когда, опьянев от пасхального хмеля,
Иерусалим уснул от стены до стены,
От Мусорных ворот до башни Хананэля,
Когда средь глубокой ночной тишины
И непроглядного мрака
Не тявкала никакая собака, -
Сотряслася в Иуде утроба
И кровь ударила гулко в виски:
В безумном порыве любви и тоски
Отвалили он камень от Иисусова гроба
И унёс на себе Иисусово тело
Туда, где пустынно и бело,
Времена Соломоновы помня,
Зияла забытая каменоломня.
Там, не смыкая очей,
В продолженье трёх дней и ночей,
Полный упованья неистребимого,
Глядел он в черты человека любимого;
И когда увидал, что на